Загадки римской генеалогии Рюриковичей

Моей дорогой и любимой Ирине посвящается

В палате псковского Крома летом 1577 г. раздавался скрип пера — писец старался успеть за голосом говорящего, не пропустить ни единого его слова. Властный голос диктовал дьяку: «И когда Август владел таким образом всей вселенной, он посадил брата своего Пруса в город, называемый Мальборг, и в Торунь, и в Хвойницу, и в преславный Гданьск на реке, называемой Неман, которая течет в море Варяжское»{1}. Остановившийся на время в Пскове Иван Грозный диктовал письмо, адресованное Александру Полубенскому, вице-регенту Ливонии. В то время шла Ливонская война за выход Руси к Балтийскому морю, и царь, лично возглавивший тогда войско, решил отправить послание командующему противостоявшей ему польской армией. Русский царь продолжал, излагая историю возникновения своего государства: «И затем… в Российской земле создалось царство, когда, как я уже говорил, Август, кесарь римский, обладающий всей вселенной, поставил сюда своего брата, упомянутого выше Пруса. И силою

и милостью Троицы так создалось это царство: потомок Пруса в четырнадцатом колене, Рюрик, пришел и начал княжить на Руси и в Новгороде, назвался сам великим князем и нарек этот город Великим Новгородом». Иван Грозный любил повторять версию о своем происхождении от Пруса, родного брата «обладавшего вселенной» римского императора Августа, подчеркивая тем самым свое родство с повелителем великой мировой империи. Эту легенду мы далее в нашей книге будем именовать римской генеалогией Рюриковичей. Слово «римская» мы понимаем условно: утверждение о родстве московских государей с властелинами Древнего Рима, так льстившее самолюбию Грозного, представляло собой явную выдумку, и никакого Пруса, брата Августа, античные историки не знают. В малоазиатской Вифинии один эллинистичный правитель хоть и носил имя Прусия, однако жил он во время войны Рима с Ганнибалом и никакого отношения к жившему гораздо позднее Августу не имел. Точно так же римское владычество в действительности никогда не простиралось и на территорию Польского Поморья в районе Вислы и Немана, где, согласно этой легенде, и правил Прус. Следовательно, Август никого не мог поставить в малоизвестные и не подчиняющиеся римлянам земли на побережье Балтийского моря. Таким образом, с какой бы точки зрения мы ни взглянули на эту легенду в контексте античной истории, реально происходившим в ней событиям она никак не соответствовала.

Как только в нашей стране стала возникать историческая наука в собственном смысле слова, достоверность римской генеалогии была сразу же поставлена под сомнение. Уже первый отечественный историк В.Н. Татищев прямо заявил о том, что «у нас ни в каких старых крониках сего, чтоб род Рюриков от прусов и от цесарей римских пошел, нет»{2}. Последующие поколения ученых в основном только подтверждали и конкретизировали эту мысль. С течением времени были изучены истоки возникновения этой легенды и ее значения для политического самосознания Московской Руси той эпохи. При этом убеждение в том, что никакой реальной основы применительно к эпохе Рюрика, не говоря уже о более раннем периоде никогда не существовавшего Пруса, эта легенда не имеет, с веками только крепло. Лишь сравнительно недавно В.А. Янин и М.Х. Алешковский высказали мысль о том, что в ней могли отразиться реальные связи древнего Новогорода с пруссами — крупным союзом балтских племен, занимавшим территорию на побережье Балтики между реками Висла и Неман. В XIII в. земли пруссов были захвачены Тевтонским орденом. В результате немецкого завоевания большая часть этого племени была истреблена, а оставшаяся была германизирована. В итоге пруссы как самостоятельная этническая единица полностью исчезли с лица земли.

Под влиянием своих учителей и сложившейся историографической традиции мнения о весьма позднем и искусственном происхождении римской легенды придерживался и я. Из этого положения следовал вполне естественный вывод о том, что данная легенда никак не может помочь в решении сложнейшего вопроса о действительном происхождении русов. Однако постепенно стал накапливаться материал, который показывал, что далеко не все в этой легенде поздняя выдумка и она может отображать реальность давно минувших времен даже в большей степени, чем это предположили В.А. Янин и М.Х. Алешковский. С течением времени стало понятно, что сама эта легенда при всей фантастичности ряда содержащихся в ней элементов является своего рода ключом, который способен помочь нам лучше понять древнюю историю нашего народа. С его помощью мы и попробуем разгадать некоторые загадки нашей древнейшей истории.

В случае с римской генеалогией Рюриковичей мы можем достаточно точно определить время возникновения этой легенды. Еще дореволюционные исследователи полагали, что данный текст появился на Руси на рубеже XV–XVI веков и был изложен в знаменитом «Сказании о князьях владимирских». Гораздо сложнее обстоит вопрос с точным определением личности автора легенды о происхождении русских князей от Пруса, брата римского императора Августа. А.А. Зимин считал, что «Сказание» было написано в связи с венчанием на великое княжение внука Ивана III Дмитрия в 1498 г. A.Л. Гольдберг, не разделяя это мнение, предположил, что автором первоначального варианта мог быть хорошо эрудированный в международных делах человек типа русского дипломата и переводчика Д. Герасимова. Наконец, Р.П. Дмитриева в ходе текстологического анализа пришла к выводу, что источником «Сказания» стало «Послание» опального митрополита Спиридона-Саввы. Поскольку мнение Р.П. Дмитриевой было принято большинством исследователей и получило наибольшее распространение в отечественной науке, следует хотя бы вкратце остановиться на личности наиболее вероятного автора интересующей нас легенды.

Жил Спиридон в эпоху становления единого Русского государства. К моменту первого упоминания о нем в летописях великий князь Иван III энергично объединял под властью Москвы русские земли и уже окончательно включил в состав своего государства Новгород, а также женился на Зое Палеолог, племяннице последнего византийского императора. Однако окончательное свержение ордынского ига пока еще не произошло: знаменитое «стояние на Угре» было впереди. Еще дальше было до окончательного воссоединения всех русских земель, входивших когда-то в состав Древнерусского государства. Воспользовавшись ослаблением Руси из-за татаро-монгольского нашествия и последовавшего за ним ига, Великое княжество Литовское захватило западные русские земли, распространив свою власть на территорию современных Белоруссии и Украины. В этих тяжелых для Москвы условиях большую роль играл религиозный аспект, поскольку в условиях политической раздробленности православие способствовало сохранению не только религиозного, но и национального единства русского народа. В силу этого вопрос о том, кто именно будет митрополитом всея Руси, приобретал не только внутрицерковное, но и политическое значение. Как Москва, так и Литва старались провести на этот пост своего ставленника, который проводил бы угодную им политику. Дело еще больше осложнялось тем, что по сложившейся традиции Русская церковь подчинялась греческой и митрополитов на Русь назначал константинопольский патриарх. В рассматриваемую эпоху Константинополь или Царьград, как называли его на Руси, был захвачен турками и на патриарха мог теперь оказывать влияние и турецкий султан. В этом-то непростом хитросплетении различных церковно-политических интересов впервые и появился на исторической арене Спиридон-Савва. Уроженец Твери, еще сохранявшей на тот момент независимость от Москвы, он воспользовался борьбой за митрополию всея Руси между Москвой и Литвой и выступил в качестве третьего независимого кандидата. Дебют его был весьма удачен, и Типографская летопись под 1476 г. впервые упоминает о нем так: «Того же лета прииде из Царяграда в Литовьскую землю митрополит, именем же Спиридон, а родом тверитин, поставлен по мзде патриархом, а повелением турскаго царя»{3}. Однако на этом везение нового митрополита закончилось. Москва, традиционно рассматривая Тверь как своего соперника (независимость Твери будет ликвидирована лишь спустя девять лет после описываемых событий), отнеслась к новому иерарху крайне подозрительно и не признала его. В первую очередь отречения от самовыдвиженца московские власти потребовали от зависимого от них тверского епископа. В «утвержденной» грамоте Вассиана, получившего тверскую кафедру на следующий год после поставления Спиридона-Саввы, специально говорится о нем: «А к митрополиту Спиридону, нарицаемому Сатане, взыскавшаго во Цариграде поставлениа, во области безбожных турков, от поганаго царя, или кто будет иный митрополит поставлен от латыни или от Турскаго области, не приступити мне к нему, ни приобщениа, ни соединенна ми с ним не имети никакова»{4}. Однако окончательной катастрофой для претендента на роль руководителя Русской православной церкви оказалось то, что и власти Литвы не приняли чуждого им нового митрополита и посадили его в заточение. Каким-то образом Спиридон-Савва бежал из литовской темницы на Русь. Московские власти приняли его ничуть не лучше, чем литовские, и между 1483 и 1503 гг. он оказывается в заточении в Ферапонтове монастыре. Хоть авантюра его окончательно провалилась, однако, как можно судить по сохранившимся документам, до самого своего конца Спиридон-Савва не отказался от своего сана. Уже находясь в заточении, по заказу какого-то высокопоставленного лица примерно в 10-х гг. XVI в. он пишет «Послание о Мономаховом венце», в котором, как считает Р.П. Дмитриева, и была впервые изложена интересующая нас легенда.

Свое послание Спиридон-Савва начал с истории о разделении вселенной между сыновьями Ноя, и, упомянув различных «обладателей вселенной», перешел к эпохе римского императора Августа, который поставил «Пруса в брезех Вислы реки в град, глаголемый Морборок, и Торун, и Хвоиница, и пресловы Гданеск, и иных многих градов по реку, глаголемую Немон, впадшую в море. И вселися ту Прус многими времены лет, пожит же до четвертаго роду по колену племени своего; и до сего часа по имени его зовашеся Прусская земля. И сиа о сих.

И в то время некий воевода новгородски имянем Гостомыслъ скончявает житье и съзва владалца сущая с ним Новагорода и рече: “Съвет даю вам, да послете в Прусскую землю мудра мужа и призовити князя от тамо сущих родов римска царя Августа рода”. Они же шедше в Прусскую землю и обрятошя тамо некоего князя имянем Рюрика, суща от рода римска царя Августа, и молишя его с посланми всех новгородцев. Князь же Рюрик прииде к ним в Новгород и име с собою два брата; имя единому Трувор, другому Синеус, а третий племянник имянем Олег. И оттоле наречен бысть Новъгород Великий; и княжай в нем князь велики Рюрик»{5}. Затем в Послании излагалась легенда о «шапке Мономаха», а в завершение излагалась другая легенда — о происхождении литовских князей от конюшнего Гегиминика (Гедимина). Если гипотеза Р.П. Дмитриевой верна, то именно таков был первоначальный текст интересующей нас легенды.

Однако опальный Спиридон-Савва был слишком неавторитетен, чтобы на основании его Послания можно было обосновывать величие великокняжеской власти. В результате на основе его сочинения создается «Сказание о князьях владимирских». Текстологически оно во многом совпадает с первоначальным текстом, внося в него в части римской генеалогии лишь незначительные дополнения. Так Прус уже при самом первом о нем упоминании начинает именоваться «сродником» Августа. Легенда о происхождении первого русского князя Рюрика из рода римских императоров с течением времени становится официальной и неоднократно повторяется в поздних отечественных летописях. В более полном виде она была изложена в Воскресенской летописи: «Обладающу Августу всю вселенною, и бысть изнеможе, и нача рядъ покладати на вселенною братьи и сродникомъ своимъ: постави… брата своего Пруса ве березехъ Вислы рекы во градъ Мадборокъ, Туронъ, Хвойница, и преславы Гданескъ, и иныхъ многыхъ городовъ по реке глаголемую Немонъ, впадшею въ море, и до сего часа по имени его зовется Прусская земля. А оть Пруса четвертоенадесять колено Рюрикъ». Потом по совету Гостомысла новгородцы «шедше въ Прусьскую землю, обретоша князя Рюрик, суща оть роду Римьска царя Августа»{6}. В одном позднем источнике происходит любопытная замена Прусской земли на Русскую: «Нецiи же глаголють, яко Гостомыслъ, иже бе у Словянъ, си есть Новогородцовъ, старешина, умирая повелъ имъ пойти в Рускую землю, в градъ Малборкъ, поискати себе князя; еже и сотвориша»{7}.

Составленная в XVI в. «Книга степенная царского родословия» также говорит о Прусе уже не как о сроднике, а как о брате Августа: «…въ Руси самодержавное царское скипетроправлеше, иже начася оть Рюрика, его же выше рекохомъ, иже прiиде изъ Варягъ въ великiй Новградъ со двема братома своима и съ роды своими, иже бъ отъ племени Прусова, по его же имени Пруская земля именуется. Прусъ же братъ бысть единоначальствующаго на земли Римскаго кесаря Августа…»{8} Легенда активно впоследствии используется и во внешнеполитических сношениях, подчеркивая знатность и величие московского правящего дома. Как мы видели, Ивану Грозному весьма льстила мысль о своем происхождении из рода римских императоров, и временами он с удовольствием ссылался на эту легенду при переговорах с иностранцами.

Установить происхождение основных упомянутых в легенде персонажей, относящихся к началу истории уже собственно Древнерусского государства, также не составляет большого труда. Предание о призвании варягов во главе с Рюриком было изложено уже в Повести временных лет (далее — ПВЛ): «В год 862. И изгнали варягов за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сами решили: “Поищем сами себе князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги зовутся русью, как другие зовутся шведы, другие же — норвежцы и англы, а еще иные готы — так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: “Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”. И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли. И сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой — Синеус, — на Белом озере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы суть люди от рода варяжского, а прежде были словене»{9}.