Загадки творчества Булата Окуджавы. Глазами внимательного читателя

Шраговиц Евгений Борисович

Кровь – первый знак земного мятежа,А знак второй —Раздутый ветром факел.

Пятую часть приведём полностью:

Есть два огня: ручной огонь жилища,Огонь камина, кухни и плиты,Огонь лампад и жертвоприношений,Кузнечных горнов, топок и печей,Огонь сердец – невидимый и тёмный,Зажжённый в недрах от подземных лав…И есть огонь поджогов и пожаров,Степных костров, кочевий, маяков,Огонь, лизавший ведьм и колдунов,Огонь вождей, алхимиков, пророков,Неистовое пламя мятежей, (здесь и далее выделено мной. – Е. Ш.)Неукротимый факел Прометея,Зажжённый им от громовой стрелы.

Если

учесть семантическую и фонетическую близость слов «упрям» и «неукротим», то можно считать, что Окуджава выбирает второй из этих двух огней, отсылая тем самым к «пламени мятежей» и «факелу Прометея». Напомним, что титан Прометей (чье имя означает «провидец») восстал против воли богов и похитил у Гермеса огонь, чтобы отдать его людям и спасти человечество от гибели, за что Зевс обрек его на вечные муки. Может быть, Окуджава имеет в виду именно этот мифологический сюжет, когда пишет: «Пусть оправданья нет / и даже век спустя…» Факел Прометея стал символом свободы духа, вдохновившим поколения поэтов – от Эсхила, сочинившего о его подвиге трилогию «Прометей прикованный», «Прометей освобожденный» и «Прометей-огненосец», – до М. Волошина с его «Путями Каина». Таким образом, «неистов и упрям» имеет широкое поле значений, включающее как предположительно разрушительную («неистовое пламя мятежей»), так и созидательную функцию огня («неукротимый факел Прометея»), причем созидательное начало связано с темой самопожертвования. Однако в первом стихотворении из цикла «Путями Каина», названном «Мятеж», в третьей части есть строки: «Не жизнь и смерть, но смерть и воскресенье – / Творящий ритм мятежного огня»¹. Из этих строк видно, что, когда Волошин писал о «неистовом пламени мятежей», он, и за ним Окуджава, понимал под огнем источник обновления, а не просто уничтожения. Необходимо отметить еще одну деталь определения «мятежного огня» у Волошина: употребление слова «ритм». Ритм есть там, где есть цикличность. Сама по себе мысль о цикличности в природе:…жизнь – смерть – жизнь… – не нова (например, Екклесиаст), но здесь она связана с огнем, что открывает еще одну сторону процесса постоянного обновления, когда огонь включен в переход от смерти к новой жизни, как лесной пожар уничтожает высохшие деревья и сорняки и расчищает поле для новой поросли. То есть призыв в песне Окуджавы – это призыв к обновлению.

Конструкция, аналогичная конструкции «гори, огонь, гори» встречается в русской поэзии довольно часто, в основном как метафора душевного состояния, – у младшего современника Пушкина В. Печерина: «Гори, гори, мой факел томный…» [18] (1833), в поэзии Серебряного века – у Блока: «Гори, гори. Живи, живи…» [19] , у З. Гиппиус: «Гори, заря, гори!» [20] , Мережковского, Кузмина и у множества их современников, а также в уже упомянутом романсе «Гори, гори, моя звезда.». Однократное упоминание горения также встречается у многих поэтов, в частности у Пушкина, Жуковского, Грибоедова, Лермонтова. Привычность образа огня замаскировала подлинный смысл призыва в песне.

18

Поэты 1820-1830-х годов: в 2 т. Л. 1972. Т. 2. С. 485.

19

Блок А. Валерию Брюсову // Блок А. Собрание сочинений в 8 т. М.; Л. 1960. Т 3. С. 139.

20

ГиппиусЗ. «Я вижу край небес в дали безбрежной.» // Гиппиус З. Стихотворения. СПб. 2006. С. 95.

Вслед за темой огня Окуджава вводит тему времени: «На смену декабрям / приходят январи». Эта сентенция – метафора перемен в жизни с их цикличностью. Окуджава говорил об этом так: «Уже в декабре меня начинает лихорадить при одном упоминании о приближении Нового года. Я жду полного обновления, резких качественных перемен, я жду обновления моей жизни, близких мне людей и всего человечества» [21] . Таким образом, «на смену декабрям приходят январи» – это метафора перемен и метафора ожидания «полного обновления» в связи с наступлением Нового года, а не просто нового месяца. Предваренные призывом к «неистовому» огню строки о наступлении Нового года тоже говорят о желании перемен, теперь уже в хронологических терминах. Метафоричность этих стихов, допускающих разнообразные интерпретации, позволяла Окуджаве выдавать эту песню чуть ли не за ученическую. Учитывая времена, когда песня была написана, можно предположить, что Окуджава не стремился сделать волошинские реминисценции общепонятными, и их наличие могло послужить одной из причин того, что Окуджава не публиковал эту песню вплоть до 1977 года.

21

Цит. по статье Л. Дубшана «Декабри…январи…» (См. сноску 4 на с.7).

Сплетение двух тем – огня и времени – служит основой полифонии, характерной для многих песен Окуджавы.

Глубинными источниками образов, относящихся к течению времени, служит Библия, в частности Екклесиаст, а также – строки из стихотворения Ап. Григорьева «Неразрывна цепь творенья», где поэт, несомненно, Екклесиаста перефразирует:

Неразрывна цепь творенья:Все, что было, – будет снова…

Процитируем упомянутую «Пасху 1916 г.» Г. Иванова:

Как хмурая зима прошла,Пройдут сомнения и беды.

И еще ближе – образ у К. Бальмонта: «Идет тепло на смену декабрю» [22] .

Рассмотрим вторую строфу песни Окуджавы:

Нам все дано сполна —и горести и смех,одна на всех луна,весна одна на всех.

Окуджава вводит лирического героя, представленного местоимением «мы», – это друзья и единомышленники, – и «нам» уготована общая судьба еще и потому, что «мы» современники и наша жизнь конечна. Окуджава соединяет тему времени с темой судьбы поколения, не рисуя никаких радостных перспектив для своих современников, а читатели сами знают и помнят, какая судьба выпала на долю поколения Окуджавы. При этом Окуджава ничего об этом поколении не говорит – кроме того, что «мы» получили всего «сполна», тогда как Ап. Григорьев в «Дружеской песне» уделяет много внимания целям жизни для «нас», а традиция говорить в студенческой песне от имени друзей идет еще из песен вагантов:

22

Бальмонт К. Адам // Бальмонт К. Избранные стихотворения. Переводы. Статьи. М. 1980. С. 329.

Вечной истины исканье,Благо целого созданья —Да живут у нас в сердцах.……………………………………………………………………Разливать на миллионыПравды свет и свет закона —Наш божественный удел [23] .

Григорьев считал себя последним из «скитающихся» поэтов и свои воспоминания назвал «Мои литературные и нравственные скитальчества». Влияние Григорьева на Окуджаву не ограничивается приведенными выше стихами. Григорьев продолжил в русской поэзии традицию пения стихов под аккомпанемент струнного инструмента, уходящую вглубь веков, и прославился как создатель стихов, исполняемых под гитару, поэтому его роль в формировании Окуджавы как поющего поэта особенно велика.

23

Григорьев А. Стихотворения и поэмы. М.; Л. 1966. С. 330–331.

Можно предположить, что отсутствие в песне какой-либо конкретной программы вкупе с намеком на кару за неназванные дела связывают эту песню с пушкинским стихотворением «Во глубине сибирских руд…», в котором тоже ничего не говорится о вине адресатов с их «дум высоким стремленьем».

Касаясь образной стороны первых двух строк второй строфы, отметим, что оборот «получить сполна» встречается в русской поэзии весьма часто. Например, у Пушкина «Оброк сполна ты получишь вскоре» [24] или совсем точное совпадение «Блага все даны сполна…» [25] у К. Павловой; а разъяснение в песне «всего, что дано сполна» как «и горести и смех» встречается у Брюсова, где «их горести и смех» [26] .

24

Пушкин А. Сказка о попе и о работнике его Балде /Пушкин А. Полн. собр. соч. в 10 тт. М. 1957. Т. 4. С. 421.

25

Павлова К. Три души // Павлова К. Стихотворения. М. 1985. С. 159.

26

Брюсов В. Сонет о поэте // Русский сонет: XVIII – начало XX века. М. 1983. С. 557.

Источником третьей и четвертой строк второго четверостишия является строка из Екклесиаста «одна участь всем» [27] , хотя стоит иметь виду и другие источники, в свою очередь отсылающие к Библии, как, например, стих Брюсова: «Одна судьба нас всех ведет» [28] . Еще ближе у Мандельштама: «И я один на всех путях» [29] . Идея «одного на всех» закрепилась в поэзии Окуджавы и использовалась им во многих стихах, включая такую известную песню, как песня из фильма «Белорусский вокзал».

27

Екклесиаст. Гл. 2. Стих 14.

28

Брюсов В. Строгое звено // Брюсов В. Стихотворения и поэмы. Л. 1964. С. 111.

29

Мандельштам О. «О, как мы любим лицемерить…» //Мандельштам О. Собр. соч. в 3 тт. Washington. 1967. Т. 1. С. 176.

Сравним первые два четверостишия из песни Окуджавы со строками из стихотворения Г. Иванова «Свобода! Что чудесней…»:

Устали мы томитьсяВ нерадостном плену.Так сладко пробудитьсяИ повстречать весну!О, гостья золотая,О, светлая заря.Мы шли к тебе, мечтая,Не веря и горя.

Тематические и лексические совпадения в рассматриваемых стихах Окуджавы и Г. Иванова представляются очевидными. В третьей строфе появляется мотив жертвы в борьбе за правое дело, напоминающий о пушкинском «Во глубине сибирских руд…»: