Загадочная душа и сумрачный гений
Шрифт:
***
– Добрый день. Я не помешал, Всеволод Федорович? Сидите, сидите! Как Вы себя чувствуете? Получше уже?
– Здравия желаю, Ваше величество. Если физически, - слава Богу. Полегчало. А вот с самочувствием - ужасно. От стыда сгораю. Как я мог так опростоволоситься...
– Ну, полно Вам кручиниться. Случилась авария, - улыбнулся Николай, - Миловала Царица Небесная, никого пули не зацепили. Значит - мало грешили, для посланца свыше.
– Да, уж. Пули-то не зацепили, а вот...
– О чем это Вы? Если о... то герр Тирпиц утверждает, что он сам случайно
– Спасибо, Государь. Вы проведать меня заглянули, или выдалось время, когда мы можем, наконец, спокойно переговорить?
– Да, дорогой мой Всеволод Федорович, пора нам познакомиться поближе, и время есть, и Вы, как я вижу, вполне уже оправились, только...
– Николай слегка покручивал правый ус, что говорило о некотором его напряжении или внутреннем дискомфорте, - Только вот, не знаю даже с чего начать?.. Так долго ожидал этого разговора, знакомства нормального, а все какая-то суета, спешка...
– Начинайте с начала, - усмехнулся Петрович, - Сейчас-то что волноваться? Война, слава Богу, позади. Завершили мы ее как должно, я надеюсь. Так что, время у нас, какое никакое, но есть. Достаточно, чтобы все обсудить, "погонять" ситуации, как говорится. А дальше Вы решите, каким путем идем. И по флоту, и вообще...
– Вот-вот. Вообще. Хотите новость, которой здесь только с Вами могу поделиться?
– Конечно, Государь.
– Два дня назад, господин инженер-механик Лейков, купив билет до Гельсинкфорса, опоил свою охрану водкой с шампанским, и вознамерился покинуть пределы России. По информации Сергея Васильевича Зубатова, этот господин намеревался инкогнито отбыть в Североамериканские Штаты в компании с агентом Вестингауза, который ожидал его в порту со всеми документами и билетами на пароход Гамбургской линии.
И если бы не одна его новая знакомая, по совету Дурново кроме всего прочего за господином Лейковым зорко приглядывавшая, да еще перлюстрация его переписки, часть которой он вел через ее ящик, то, скорее всего, мы бы его остановить не смогли...
Как Вам такое известице? Почему молчите?
– А что тут скажешь? Прямо, как обухом по голове.
– Образно, Всеволод Федорович. Но я и сам испытал нечто подобное, - Николай в задумчивости прикрыл глаза, - И вот ведь что досадно: все условия для работы имеет, ему открыт неограниченный кредит на приобретение оборудования, приборов и тому подобного, что у нас, что за рубежом. Мало? Так скажи. А впереди - свободная дорога, хоть академиком становись...
– Стало быть, посчитал господин Фридлендер, что свободы маловато. А, может, и денег. С этим народом надо ухо держать востро...
– Вы думаете? Так ведь, Михаил утверждает, что он немец.
– Может и немец. Но тогда скорей бы уж в Фатерлянд и рванул.
– Пожалуй, не соглашусь. Он же, как и вы трое, знает судьбу Германии в вашем, э... времени. И как человек практичный, решил, что такой вариант слишком рискован.
– Ага. А самый, значит, рискованный - остаться с Россией, у... падла!
– Не стоит так горячиться, Всеволод Федорович. Слава Богу, большой проблемы не возникло. Но, надеюсь, Вы понимаете, что в отличие от вас троих, вполне доказавших и свою преданность Родине, и свою готовность служить мне, как Императору, в ближний круг этот человек входить не может?
– Ну, мы его, откровенно говоря, и к нашим-то обсуждениям с Василием там, на Дальнем Востоке, не допускали.
– Кстати, знаете, что он сам поведал Василию Александровичу, на предмет попытки своей ретирады? Оказывается, он так боится Балка, что думал о том, что тот или заставит его впредь всю жизнь работать в тюремной камере, или попросту убьет.
И даже если повезет, то потом с ним сведет счеты Михаил, так как спасти его отца, создав машину для перемещения по времени, на самом деле шансов нет, не позволяет техника. Все ваши сложные электрические детали, из которых ее можно будет сделать, по его оценке еще десятилетия создавать. Однако, господин Лейков, или для подъема своей значимости, или еще зачем-то, до сих пор поддерживал в нем несбыточную надежду. Жаль, конечно, но профессора Перекошина мы здесь не увидим.
– Вот ведь, гадость бздливая...
– Получается, что умная и нужная нам голова досталась человеку трусоватому и не честному. Это печально. Так как считаете, что делать с ним?
– вздохнул Николай.
– В шарагу его, и всего делов. Пусть считает, что предчувствие его не обмануло. Нам что, разбираться теперь, просто ли он струсил, или осознанно к янки рванул, чтобы дать им все научные и технологические преимущества для захвата власти над миром?
– Шарага. Это, как я понял из объяснений Михаила, лаборатория-тюрьма?
– Ну, да.
– Хм. Давайте еще подумаем, все-таки... Тем более он пока еще на излечении.
– Подстрелили? Или Васе на кулак упал?
– Да нет, обморок от испуга. И головой об острый камень.
– Какие мы нежные, блин...
– Всеволод Федорович? А может быть, хватит нам о грустном?
– Предлагаете об очень грустном?
– невесело пошутил Петрович, - Какое же к нам теперь, после всех этих антраша, доверие? Один старый молодой дурень напивается вусмерть с представителем державы - вероятного противника, ибо кто поймет, что там у этих немцев на уме, и Бог знает, что ему выбалтывает. Другой, тот вообще, - подонок. Дезертирует с поля боя. И даже не в тыл, к бабе под юбку, а прямиком - к врагу.
– Все! Словами делу не поможешь. Будем разруливать, как Миша любит говорить, - Николай с улыбкой положил свою руку поверх сжатого кулака Петровича, - Я никаких претензий к Вам не имею. Да и не вправе на них, после всего, вами уже сделанного.
Что же касается господина Лейкова, то я, откровенно говоря, более вашего вижу поводы для снисхождения. Ведь если вы втроем оказались здесь по чьему-то умыслу, которым бесспорно руководила Высшая воля, то его явление - это уже акт вынужденный, причем сознательный с его стороны. Бегство от гибели. И куда? На войну?