Загадочная история Бенджамина Баттона (сборник)
Шрифт:
– Ник, - спросил он, - что же это кругом творится?
– Как вымерли все, - ответил Ник.
– Приготовь мне коктейль из виски с лимоном.
– Энсон протянул через стойку пинтовую бутылку.
– А знаешь, Ник, девушки бывают разные: у меня была одна крошка в Бруклине, так она на прошлой неделе вышла замуж и мне даже не сообщила.
– Да неужели? Ха-ха-ха, - сказал Ник уклончиво.
– Стало быть, поднесла сюрпризец.
– Вот именно, - сказал Энсон.
– Накануне я с ней развлекался.
– Ха-ха-ха, - отозвался Ник.
– Ха-ха-ха.
– Помнишь,
– Где же это было, мистер Хантер?
– спросил Ник задумчиво и с сомнением. Кажется, на...
– В следующий раз они снова предложили свои услуги, а я никак не мог припомнить, сколько им заплатил, - продолжал Энсон.
– ...кажется, на свадьбе мистера Тренхолма.
– Такого я не знаю, - сказал Энсон решительно. Ему было обидно, что чья-то незнакомая фамилия вторглась в его воспоминания; Ник это заметил.
– Не-е...
– поправился он.
– Я ошибся. Это был кто-то из ваших Брейкинс... то бишь, Бейкер...
– Буян Бейкер, - подхватил Энсон с живостью.
– А когда все было кончено, они затолкали меня в катафалк, завалили цветами и увезли.
– Ха-ха-ха, - отозвался Ник.
– Ха-ха-ха.
Но Ник не мог долго притворяться старым, верным слугою семьи, и Энсон снова поплелся в вестибюль. Он осмотрелся, встретился глазами с незнакомым портье за конторкой, взглянул на цветок, оставшийся от утренней свадьбы в медной плевательнице. Потом вышел и медленно побрел напрямик, через Колумбус Серкл, в ту сторону, где садилось кроваво-красное солнце. Вдруг он круто повернул назад, снова вошел в отель и скрылся в телефонной будке.
Позднее он говорил, что в тот день трижды пытался дозвониться до меня и решительно до всякого из своих знакомых, кто мог оказаться в Нью-Йорке, вплоть до мужчин и женщин, с которыми не виделся много лет, и до некоей натурщицы, подружки студенческой поры, чей выцветший номер сохранился в его записной книжке, - с Центральной телефонной станции ему сообщили, что коммутатор давно уже ликвидирован. Наконец в своих поисках он преодолел даже городскую черту и имел несколько неприятных разговоров с норовистыми дворецкими и горничными. Такого-то нет, он уехал на прогулку, купаться, играть в гольф, отплыл в Европу еще на прошлой неделе. Прикажете передать, кто звонил?
Ему нестерпима была мысль провести этот вечер вне общества - заветные планы насладиться праздностью теряют всякую прелесть, когда поневоле остаешься в одиночестве. Конечно, всегда можно отыскать подходящих девиц, но те, которых он знал, вдруг куда-то исчезли, а провести вечер в Нью-Йорке с незнакомой продажной женщиной даже не приходило ему в голову - он счел бы это постыдной тайной, утехою, достойной какого-нибудь коммивояжера в чужом городе.
Энсон оплатил счет за разговоры - телефонистка безуспешно пыталась подшутить над величиной суммы - и вторично в этот день решился покинуть отель "Плаза", идя куда глаза глядят. У вращающейся двери стояла боком к свету женщина, очевидно, беременная, - когда дверь поворачивалась, на плечах ее колыхалась тонкая бежевая накидка, и всякий раз она нетерпеливо поворачивала голову, словно устала ждать. При первом же взгляде на нее что-то мучительно знакомое потрясло его до глубины души, но только приблизясь к ней на пять шагов, он понял, что перед ним Паула.
– Господи, это же Энсон Хантер!
Сердце его упало.
– Господи, это же Паула...
– Право же, это просто поразительно. Я никак не могу поверить, Энсон!
Она схватила его за обе руки, и он, увидев такую свободу обращения, понял, что воспоминания, связанные с ним, утратили для нее горечь. Но не для него он ощутил, как прежнее чувство, которое он некогда к ней питал, вновь закрадывается в душу, причем возвращается и та нежность, с какой он относился к ее жизнерадостности, которую боялся омрачить.
– Мы проводим лето в Райе. Питу пришлось приехать по делам сюда, на Восток, - ты, конечно же, знаешь, что я теперь миссис Питер Хэгерти, - ну так вот, мы взяли с собой детей и арендовали дом здесь, поблизости. Ты непременно должен к нам наведаться.
– Но удобно ли это?
– спросил он напрямик.
– И когда я могу заглянуть?
– Когда хочешь. А вот и Пит.
Дверь повернулась, пропуская рослого мужчину лет тридцати со смуглым лицом и коротко подстриженными усиками. Безупречная осанка выгодно отличала его от Энсона, чья полнота была особенно заметна под узкой визиткой.
– Напрасно ты стоишь, - сказал Хэгерти жене.
– Давайте-ка присядем вон там.
Он указал на кресла в вестибюле, но Паула медлила в нерешительности.
– Лучше я поеду домой, - сказала она.
– Энсон, почему бы... почему бы тебе не пообедать у нас сегодня вечером? Правда, мы только-только устраиваемся, но если тебя это не смущает...
Хэгерти сердечно поддержал приглашение.
– Останетесь у нас до утра.
Их автомобиль ожидал у подъезда отеля, и Паула утомленно опустилась на шелковые подушки.
– Мне так много нужно тебе сказать, - проговорила она, - что это, кажется, безнадежно.
– Я хочу знать, как ты живешь.
– Ну, - она улыбнулась Хэгерти, - это тоже разговор долгий. У меня трое детей - от первого брака. Старшему пять лет, среднему четыре, младшему три. Она улыбнулась снова.
– Как видишь, я не теряла времени понапрасну, не так ли?
– Все мальчики?
– Мальчик и две девочки. А потом - потом много было всякого, год назад в Париже я развелась и вышла замуж за Пита. Вот и все - могу только добавить, что я бесконечно счастлива.
В Райе они подъехали к большому дому близ Приморского клуба, и навстречу выбежали трое темноволосых, худеньких ребятишек, которые вырвались от английской гувернантки и бросились к автомобилю с невнятными криками. Рассеянно и с трудом Паула обняла каждого по очереди, но они приняли эту ласку сдержанно, поскольку им, видимо, было ведено не виснуть на маме. Даже рядом с их свежими личиками кожа Паулы ничуть не казалась увядшей, - при всей ее физической вялости она выглядела моложе, чем в день их последней встречи в Палм-Бич семь лет назад.