Загадочная Пелагея

Annotation

«Библиотека Крокодила» — это серия брошюр, подготовленных редакцией известного сатирического журнала «Крокодил». Каждый выпуск серии, за исключением немногих, представляет собой авторский сборник, содержащий сатирические и юмористические произведения: стихи, рассказы, очерки, фельетоны и т. д.

booktracker.org

ЗАГАДОЧНАЯ ПЕЛАГЕЯ

ГРОЗА КОМПЛЕКСА

ДЕСПОТ

АНГЕЛ С НЕБА

СОЛИСТ

ШОРТЫ

ПЕРВАЯ ЖЕНА

УЕДЕТ ЛИ ДОКТОР ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ?

МИЛИЦЕЙСКИЕ НАБЛЮДЕНИЯ

КРИТИЧЕСКИЕ ПАРОДИИ

ЧЕЛОВЕКА ОБИДЕЛИ

Более подробно

INFO

ВАСИЛИЙ СУХАРЕВИЧ

ЗАГАДОЧНАЯ ПЕЛАГЕЯ

Рассказы

*

Рисунки М. АБРАМОВА

Дружеский шарж В. МОЧАЛОВА

Автор достаточно натерпелся от людей серьезных. Они то и дело его попрекали, как это он, написавший сотни статей о театре, кино, изобразительном искусстве, то и дело грешит юморесками, всегда готов к шутливым речам и проделкам, хотя ему уже и стукнуло 70 лет.

А он остепеняться не желает. Он упорно следует славным, добрым традициям. Возьмите карандаш в руку и подсчитайте — большая половина классической русской литературы — сатира и юмор. Как началось это с Фонвизина, так и пошло — Грибоедов, Гоголь, Островский, Салтыков-Щедрин, Сухово-Кобылин, Чехов, Маяковский, по праву уже входят в этот ряд Зощенко, Ильф и Петров, Булгаков… Кроме того, ведь все до одного наши классики писали легкий, живой и даже, простите, легкомысленный юмор. Поэтому, может, и не следует гордиться нынешним повсеместным и весьма заметным креном в серьезность. Тем более, что один из наших — Анатоль Франс — как-то обронил: постоянная серьезность — укрытие посредственности.

ЗАГАДОЧНАЯ ПЕЛАГЕЯ

Борис, может, и не пошел бы в эту компанию, но пробивной и стремительный Шурик, приглашая его, сказал: «Будут почти все из пединститута, в котором, как известно, преобладают девицы. Поэтому все парни там тихие и затравленные. Представляешь, как ты будешь выглядеть на таком фоне!» Это Борису нетрудно было себе представить. В его облике, манерах, одежде — во всем сама элегантность. А фигура? Лев, поджарый лев. И Борис тут же внес Шурику свой пай — семь рублей с носу.

Когда он приехал по незнакомому адресу, то даже растерялся: столько здесь набралось носов, прелестных и удивительно разнообразных — вздернутых, приплюснутых, с горбинками и тончайшими вырезами. Парни жались к стенкам просторной комнаты, а девушки энергично хлопотали у стола, уставленного простенькими студенческими закусками и непритязательными бутылками. Затаившись за шкафом, как его африканский собрат в зарослях, Борис стал приглядываться.

Несколько минут спустя он уже знал, с кем рядом сядет во что бы то ни стало. С первого взгляда в ней все было просто — прическа, наряд, лицо. Но, боже мой, как она ходила! Стройные, длинные ноги, казалось, не шагали, а бережно несли тончайшую талию и совершенно прямую спину. Борис глядел на нее и невольно сравнивал — никто из присутствующих, даже очень хорошеньких, девушек так ходить не мог. Впрочем, они вообще не встречаются, девушки, умеющие носить то, что им природой дадено.

Прыжок из-за- шкафа Борис сделал после того, как последовало приглашение к столу, — он сразу оказался рядом с незнакомкой. А как только все расселись, проводили старый год и за столом возник первый шумок, Борис начал знакомиться:

— Как вас зовут?

— Пелагея!

— Бросьте!

— Хотите опыт? — И девушка вскрикнула: — Наташа! — К ней обернулось несколько девичьих лиц. — Видите — раз, два, три… Три Наташи за одним столом. Мои родители из протеста против такого однообразия назвали меня в честь бабушки Пелагеей. В детстве я рыдала. В школе у меня даже клички не было: считалось, что лучше Пелагеи уже ничего не придумаешь. А теперь я горжусь — у меня отличное, редчайшее русское имя. Пе-ла-гея! — И она задумчиво устремила взгляд за окно, где крупными хлопьями валил снег.

Борис продолжил тему:

— С таким именем надо и одеваться матрешкой. А вы? Сравните!

Пелагея оглядела всех и улыбнулась. Собрание было парчово-джинсовое. Девушки были одеты либо по ультрасовременному — в джинсовые ткани с головы до ног, либо в какие-то парчовые кофты, накидки и платья с кружевами из бабушкиных комодов.

Вот сколько всего, — сказал Борис, — а у вас все вроде бы просто, зато линии, линии…

Что же тут удивительного? Я себя неплохо знаю и поэтому сама себе шью! А вы, я вижу, фирменный мальчик. — И Пелагея потрогала обшлаг его замшевой куртки.

— Фатер привез из Аргентины, — небрежно обронил Борис.

Это сразу видно — папин сын, — усмехнулась Пелагея и тут же отвлеклась каким-то разговором по соседству, начисто позабыв о Борисовом существовании. О, кто не знает этой ярости в юношеском сердце, этого дикого озлобления, когда тобой явно, у всех на виду пренебрегают. Надо было срочно что-то придумать, что-то сказать яркое и значительное, но, как всегда в таких случаях, ничего достойного Борис припомнить не мог. Пелагея явно ощущала, как он казнится, но с подчеркнутым увлечением болтала с соседями.

Наконец Борис не выдержал:

— И что за охота болтать о пустяках!

— А вы говорите только о значительном и эпохальном? Ну что ж, начинайте, а мы послушаем.

Но тут по телевизору объявили полночь, и все шумно встали, начали чокаться, поздравлять друг друга с Новым годом, и было уже поздно рассказывать что-нибудь значительное или отбивать несправедливую, но уже прошлогоднюю насмешку.

А разговор все не ладился. Тогда Борис поступил так, как многие на его месте, — он обозвал ее, про себя, примитивом и занудой и начал разговаривать с соседкой справа, хоть не особенно хорошенькой, но веселой и остроумной девчонкой. Пелагее, оказывается, был не безразличен этот разговор, она вдруг вмешалась: