Загадочная женщина
Шрифт:
– Эгоизм чистой воды, – пояснила она. – Мне хотелось узнать, действительно ли я так необходима тебе.
– По-моему, и так все ясно, – молвила я.
– Беспокоишься обо мне, – упрекнула она меня, – хотя следует беспокоиться больше о самой себе.
Я молчала, а она продолжала:
– Моник сильно изменилась. Она… как бы это сказать… стала грубить. Скоро она окажется дома. У нее будут союзники.
– Ты так говоришь, словно мы собираемся на войну.
– Может произойти нечто похожее. Она то ненавидит капитана, то любит. Типично для нее, естественно. Безрассудная, думает лишь в порыве чувств, а не мозгами, что означает
– И кто же персонажи этой драмы?
– В главной роли Моник, в главной мужской роли – капитан.
– Его там не будет. Через трое суток он уплывет на два месяца.
– Утомительная жизнь у него. Что ж, там будет мамочка и старая нянька. Ты и я. Моя роль окажется маленькой.
– Замолчи, Чантел, ты все драматизируешь.
– Если бы он остался, драма бы состоялась, в этом я уверена. Надо придумать, как его задержать. Может взорвать его корабль в заливе или что-нибудь еще.
Я вздрогнула.
– Анна, бедная, ты все принимаешь всерьез, даже меня. Какой смысл взрывать его корабль? Ему необходимо вернуться в Сидней. Не сомневаюсь, что без отлагательства и ожидания инструкций. Нет, взрыв корабля ничего не даст.
– Даже, если предположить, что ты в силах это совершить.
– Анна, дорогая, разве ты еще не поняла, что я способна на все? Она весело болтала ерунду, тем самым помогая мне, как и после смерти тети Шарлотты. Но ведь это я собиралась утешать ее. В конце концов, она потеряла возлюбленного – а я уверена, что он таковым являлся – не потому, что между ними встало нечто непреодолимое, а лишь потому, что у него не хватило смелости жениться на ней.
Я не смогла сдержать радость от того, что она со мной, но я вела себя как эгоистка. Она была бы намного счастливее, если бы сбежала с Рексом и сейчас находилась бы с ним в Сиднее.
Меня изумляла и восхищала ее способность скрывать свое несчастье – ведь несчастна же она.
Она ни намеком не выдала себя. Она флиртовала с Айвором Грегори, прилежно ухаживала за Моник и в долгие вялые дни сидела со мной на палубе.
Таким образом мы и прибыли на остров.
КОРАЛЛ
Когда я ступила на берег Коралла, то пережила незабываемое чувство. Я навсегда запомнила то впечатление, какое произвели на меня шум, краски и жара. Сильный ливень обрушился на землю, но длился он всего несколько минут, через мгновение выглянуло солнце, и от земли стал подниматься пар. Жара стояла ужасающая, в блузке кремового цвета и юбке цвета морской волны я просто задыхалась.
Воздух был насыщен ароматом цветов. Деревья и кусты цвели алыми, пурпурно-розовыми и белыми цветами. Близ воды на сваях, примерно в футе над землей, стояли дома, вернее, хижины из ила и веток. Несколько островитян вышли на берег посмотреть на корабль. Девушки были одеты в цветастые хлопчатобумажные платья с разрезом до колен, из разрезов выглядывали голые загорелые ноги, в волосах у них торчали красные, белые и пурпурно-розовые цветы, на шеях висели ожерелья и венки. Мужчины носили светлые штаны, драные и в клочьях, и рубашки, такие же яркие, как
Из нескольких домов доносилась музыка, необычная навязчивая мелодия, исполнявшаяся на бренчащих инструментах.
Золотой песок, зеленые пальмы, покрытые влагой. На Востоке пальмы совсем другие – пыльные.
Стоя на знойной жаре, я вспомнила, что через несколько дней «Безмятежная леди» уйдет, и я останусь здесь… пленницей до ее возвращения. Впереди меня ждала неизвестность. Я даже представить себе не могла, что меня ждет, но мне показалось, что меня, как и тогда, когда я впервые увидела «Дом Королевы», кто-то пытается предостеречь. Берегись!
Взглянув на Чантел, стоящую рядом на золотом берегу, я в который раз возблагодарила судьбу за то, что Чантел всегда со мной. На минуту я попыталась представить, что бы делала, если бы она осталась в Сиднее, и сейчас я стояла здесь бы одна. И тут же повеселела. Мы все-таки вместе.
Моник сошла на берег вместе с нами. Наверное, она хотела, чтобы рядом с ней стоял ее муж, но капитан был занят, а Моник, естественно, жаждала встретиться со своей матерью. Меня удивило, что та не пришла встречать корабль. Нас ждал лишь старый извозчик в драных штанах и в грязной рубахе нараспашку. Широко улыбнувшись, он произнес:
– Вот вы и дома, мисси Моник.
– Жак! – воскликнула она. – Я вернулась. А вот мой малыш Эдвард, и хотя он и вырос с тех пор, как ты видел его, он все равно мой малыш.
Нахмурившись, Эдвард собрался возразить против того, что он малыш, но я стиснула ему плечо, и он, очевидно, от удивления промолчал.
Жак с любопытством разглядывал нас, и Моник объяснила:
– Это моя сиделка и гувернантка Эдварда.
Жак ничего не ответил, тут к нам подбежала девушка и набросила нам на шеи венки. Красные, сильно благоухающие цветы совершенно не сочетались с моими простенькими блузкой и юбкой. Но Чантел с пурпурно-розовым венком на шее выглядела очаровательно. Она скорчила мне гримасу, а я подумала, волнуется ли она так же, как и я.
– Нам следовало одеться во что-нибудь более подходящее, – прошептала она.
Мы сели в открытый экипаж. Он был как раз на четверых. Я заметила, что экипаж поцарапан, обивка пыльная, а две лошади тощие и неухоженные.
– Рады, что дома, мисси Моник? – сказал Жак.
– Я-то не очень рада, – заявила Чантел, – и могу с полной ответственностью поручиться, что мисс Моник тоже. К такой сильной жаре придется долго привыкать.
Жак стегнул кнутом по лошадям, и экипаж с грохотом двинулся в путь. Дети широкими серьезными глазами смотрели нам вслед, а мы поехали по невымощенной дороге, с обеих сторон которой свешивалась блестящая зеленая листва. Вокруг порхали огромные голубые бабочки, а на экипаж время от времени приземлялись стрекозы необычной окраски.
Эдвард с восторгом обратил на них наше внимание.
– Будь осторожней, – предупредила Моник с какой-то радостной злобой. – Москиты и разные ядовитые насекомые так и жаждут напиться твоей английской крови.
– Фи, фо, фам, – издал Эдвард вопль людоеда. – Чую запах англичанина.
– Я говорю правду, – настаивала Моник. – Понимаешь, твоя кровь более густая, приспособленная для холодного климата, а, следовательно, более вкусная.
Эдвард стал с вниманием изучать свою руку, а Чантел сказала: