Загадочные исчезновения
Шрифт:
Он был в глубоком недоумении, взгляд его механически блуждал, перебегая от предмета к предмету, в тщетной попытке отыскать какую-нибудь зацепку, когда глаза его увидели нечто, что и сейчас, в обществе живых существ и при свете дня, наполнило душу его ужасом. В густой пыли, которая годами оседала на полу, ясно виднелись отпечатки – то были три параллельных цепочки следов, – они шли от единственной входной двери и пересекали комнату наискосок, обрываясь в метре от мертвого тела. Их было три параллельные цепочки; при свете дня было видно, что следы в центре явно принадлежали женщине, а по сторонам – слева и справа – отпечатки были совсем крошечные, это были следы детских ножек. Они вели только в одну сторону и там
Бривер, который, затаив дыхание, разглядывал эти следы, вдруг сделался мертвенно-бледным.
– Посмотрите! Посмотрите сюда! – закричал он, обеими руками указывая на ближайший к нему след правой ступни женщины, особенно отчетливо отпечатавшийся в пыли. В этом месте она, вероятно, остановилась и некоторое время стояла неподвижно. – Здесь нет среднего пальца… это Гертруда!
Гертруда – так звали миссис Ментон, сестру господина Бривера.
Долина призраков
Примерно в полумиле от обиталища Джо Данфера, на пути от Хаттона к Мексиканскому холму, дорога проходит по темному ущелью. Его склоны мрачны и загадочны. Словно хранят некую тайну, открыть которую время еще не пришло. Каждый раз, когда я еду этой дорогой, внимательно смотрю по сторонам и размышляю: «А не настало ли время раскрыть тайны»? Как правило, ничего не происходит. Но у меня нет чувства разочарования: знаю, все откроется, когда тому придет черед. В этом у меня нет сомнений. Как нет сомнений в существовании самого Джо Данфера, чьи владения разрезает упомянутое ущелье.
Мне рассказывали, что первоначально Джо срубил себе хижину в самом ущелье, но затем по неизвестной причине бросил ее и построил нынешнее жилище – надо сказать, довольно странное, дом-гермафродит, соединяющий в себе и обиталище, и салун. Словно хотел всем показать, как радикально он поменял свои намерения.
Джозеф Данфер – или, как его звали в округе, Виски-Джо – был фигурой примечательной и хорошо известной в здешних местах. Было ему лет около сорока, высокий круглолицый мужчина с грубыми чертами и неизменно спутанной копной густых волос на голове, сильными жилистыми руками и узловатыми кистями, похожими на связки тюремных ключей. Он словно всегда был настороже: шел, наклонив туловище вперед, готовый разорвать любого, кто встанет у него на пути.
Помимо пристрастия к напитку, благодаря которому он приобрел прозвище, характерной особенностью мистера Данфера была глубокая антипатия к китайцам. Однажды я увидел, как он страшно разозлился, когда один из его пастухов позволил бродяге-китайцу утолить жажду из его поилки для лошадей. Я попытался было упрекнуть Джо за такое нехристианское поведение, на что он мне ответил, что в Новом Завете ничего не говорится о китайцах, и пошел прочь сорвать зло на своей собаке, о чьих собратьях, кстати, в Священном Писании упомянуть забыли.
Несколько дней спустя, когда он в одиночестве сидел у себя в салуне, я рискнул вернуться к упомянутому эпизоду. К огромному облегчению, мой собеседник против обыкновения пребывал в благодушном настроении.
– Вы, молодежь с Востока, – сказал он снисходительно, – для наших мест слишком добренькие. Вам нас не понять. Не знакомы вы с этой желтой заразой, потому и идеи всякие либеральные, вроде упорядочения китайской эмиграции, у вас в голове бродят. У тех, кто вынужден сражаться за место под солнцем с толпой беспородных азиатов, нет времени на подобную чушь.
В этот самый момент мой долговязый собеседник, явно не трудившийся честно в своей жизни и дня, прервал тираду, достал китайскую табакерку, откинул крышку, подцепил большим и указательным пальцами щепоть зелья величиной с небольшую копну.
Держа сие живительное средство в пределах обоняния, он с еще большей энергией продолжил:
– Прожорливая саранча – вот кто они, если хотите знать мое мнение. И они набрасываются на все стоящее в этой благословенной стране. – С этими словами он сунул то, что заготовил, в надлежащее отверстие, а когда механизм для производства звуков восстановился, возобновил свое эмоциональное повествование: – Лет пять назад у меня на ранчо работал один из них. Я вам расскажу, чтобы вы смогли ухватить суть проблемы. Тогда дела у меня шли не очень хорошо, и виски я употреблял больше, чем нужно, да и о долге американского патриота не слишком задумывался. Потому и нанял этого язычника в качестве повара. Но когда я вновь обратился к вере и меня собрались выдвинуть в конгресс штата, я узрел свет. Вот скажи: что мне было делать? Просто выгнать его? Тогда кто-нибудь другой нанял бы его на работу. А как бы он с ним обращался? Как добрый христианин? Едва ли. Так что я должен был сделать? Как поступил бы добрый христианин, особенно обретший Господа заново и под завязку напичканный идеями о людском братстве и покровительстве Бога?
Джо остановился, явно ожидая моей реакции. На его лице блуждала неуверенная ухмылка, словно он испытывал сомнения в верности способа, которым он решил проблему.
Он встал, подошел к стойке, налил виски из бутылки и залпом его выпил. Потом продолжил рассказ:
– Кроме того, он ни на что не был годен – ничего не знал, а уж выделывался… куда там! Они все такие! Пытался я его приструнить, но тот вечно гнул свою линию. В Писании говорится – «подставь щеку»… Я семьдесят семь раз подставлял, но в конце концов надоело, и… сделал так, чтобы он перестал коптить небо!.. Рад, что у меня хватило смелости пойти на это…
Джо заметил, что его радости я не разделяю, и разделил ее с бутылкой, нацедив очередную порцию и выпив.
– Пять лет назад я взялся за постройку дома. Нет, не здесь, где стоит этот. Совсем в другом месте. Я дал А Вэю задание валить лес и в помощь ему отрядил одного парнишку, его звали Гофер. Мелкий ростом, он и в самом деле был похож на суслика. Я понимал, что толку от китаезы большого не будет, потому что лицо у него… сияло, что твой июньский полдень, а глаза… большие, черные… Таких дьявольских глаз в наших краях не встретишь…
Тирада его явно противоречила здравому смыслу. Вероятно, в связи с этим он замер в оцепенении и уставился вдруг на отверстие от выпавшего сучка в одной из тонких досок перегородки, отделяющей жилое помещение от салуна, словно оттуда мог смотреть на него тот, чьи глаза размером своим и цветом превращали обладателя в никудышного работника.
– Вы, простаки с Востока, не верите тому, что вам говорят про этих желтокожих дьяволов, – внезапно с гневом воскликнул он, но эта вспышка мне показалась наигранной. – Но говорю вам: этот чинк был отъявленным мерзавцем. Другого такого в Сан-Франциско не сыщешь. Этот косоглазый с косичками взялся подрубать по кругу молодые деревья, – так червяк обгрызает редьку! Я терпеливо указал ему на ошибку, объяснил: зарубки надо делать с двух сторон, тогда дерево будет падать как надо. Но стоило мне отвернуться, вот так, – Данфер отвернулся от меня и подкрепил свои слова изрядной порцией спиртного, – как он принимался за старое. Это продолжалось и дальше. Пока я смотрел на него, вот так, – он попытался сфокусировать взгляд на моем лице, но удавалось это ему с трудом, – было все в порядке. Но когда я отворачивался, вот так, – еще один глоток виски, – вот так, он делал по-старому. Он будто надо мной издевался! Я взглянул на него с укоризной, вот так, но ему хоть кол на голове теши!