Загадочный наследник
Шрифт:
Винсент ушел с конюшни, не промолвив и слова ни своему кузену, ни слуге, а майор, перебросившись несколькими замечаниями с Джоном-Джозефом, к вящему критическому неодобрению Винсента и удовольствию ухмыляющихся конюхов, предупредил Руфуса на самом что ни на есть йоркширском диалекте, чтобы тот вел себя прилично и не клянчил с таким животным нетерпением сахар, который, как всем прекрасно известно, ему и так дадут, последовал ленивой походкой за кузеном к дому.
За время их отсутствия с оказией прибыла почта, и на столике у входной двери лежал пухлый конверт, адресованный лично Хьюго с пометкой «Почтовые расходы оплачены». Не успел он взломать сургуч, которым было запечатано письмо, и вытащить три листка, заполненных убористым почерком, как в холл вошел Чоллакомб и сообщил, что милорд желает видеть его в библиотеке как можно скорее. Майор, уже внимательно читающий большое послание от того, кто подписался
— Полагаю, его светлость, сэр, горит нетерпением увидеть вас.
Майор кивнул:
— Да, хорошо. Я вас слышал. Я приду к нему, как только переоденусь. Пошлите Ферринга наверх в мою комнату, ладно, Чоллакомб?
Чоллакомб вздохнул, но не сделал попытки настаивать. Со своей стороны, он целиком и полностью одобрял неизменную привычку майора снимать свой костюм для верховой езды сразу же по возвращении из конюшен, но ему было прекрасно известно, что его светлость не питает особых возражений против ароматов, неотделимых от лошадей, зато очень возражал, если его заставляли ждать более пяти минут. Дворецкий удалился, зная по опыту, что напоминать майору об этом обстоятельстве или намекать о том, что милорд, ко всеобщему прискорбию, находится не в лучшем расположении духа, было бесполезно.
Майор удостоверился в этом самолично, когда вошел в библиотеку добрых двадцать минут спустя. В последний раз, когда они встречались, его светлость был необычно дружелюбен. Теперь же его брови были гневно сдвинуты, и по нервно сжавшимся пальцам и пульсирующему тику у жесткого тонкогубого рта можно было понять, что произошло нечто, что повергло милорда в дурное расположение духа. Он стоял спиной к камину и, поприветствовав своего огромного внука злобной кривой ухмылкой, требовательно пролаял вопрос относительно того, где он, черт его побери, был.
— В Сассексе, сэр, — ответил майор, прикрывая за собой дверь. — У вас для меня какие-то неотложные дела? Простите.
Лорд Дэрракотт, похоже, прилагал все усилия, чтобы подавить раздражение. Он не ответил майору, но резко произнес:
— Я послал за тобой, потому что получил письмо от твоего дяди Мэтью. Не знаю, что за чушь взбрела ему в голову и откуда он взял те сведения, что сообщил мне. Он набитый дурак и всегда им был! Любой может его одурачить!
Майор, хотя и придерживался мнения, что Мэтью был гораздо более здравомыслящим, нежели остальные члены семейства, позволил себе оставить это нелестное замечание без комментариев и терпеливо ждал, когда милорд доберется до сути этих самых сведений, что вызвали прилив его гнева.
Лорд Дэрракотт, жаждущий ужасного возмездия, бросая не такие угрожающие взгляды, чем раньше, и потерпев неудачу разозлить своего внука и тем самым подвигнуть на опрометчивость ответить ему что-то, горько бросил с чувством:
— Чучело!
Но и это слово не произвело особого эффекта — лишь огонек появился в простодушных синих глазах майора. Милорд не в первый раз выразил свое горячее желание узнать, почему судьбе было угодно покарать его этим недоразумением в качестве своего наследника, а потом наконец подошел к сути дела:
— Мой сын написал мне, чтобы сообщить, что этот тип — твой дед по материнской линии! — был главой какой-то проклятой фирмы или чего-то еще — я не слишком разбираюсь в подобных делах, — под названием «Брей энд Полтон». Это правда?
Майор кивнул:
— Да, это так. Он был ее основателем. Теперь ее главой стал дядюшка Джоунас Генри, но с самого начала, когда он был еще маленьким мальчиком, он был просто одним из сучильщиков — это детишки, которые следят, чтобы рама прядильного станка была полной, или соединяют порванные нити ровничной машины…
— Дядюшка?! — перебил его милорд. — Ты же говорил, что у тебя никого нет!
— Нет, он мне не родственник, — невозмутимо ответил Хьюго. — Просто я привык называть его так, когда сам был мальчишкой. А он считался лучшим ткачом на равнине. Он был любимчиком у моего деда, но только перед самой смертью дедуля сделал его своим партнером — наследников, кроме меня, у него не было, а я не имею склонности к прядильному ремеслу.
— Ты хочешь мне сказать, что твой дед по материнской линии был владельцем прядильной фабрики?
— Ну
Пораженный этим открытием, его светлость сумел обрести дар речи и произнести: «Человек состоятельный?» — лишь через некоторое время.
— Ага, к концу жизни он не нуждался, — ответил майор. — Можно сказать, он в свое время заработал кучу медяков — замучил себя до смерти усердным и тяжелым трудом, подумать только! Его почти всегда можно было найти на прядильной фабрике, даже когда он стал одним из самых состоятельных людей во всем Западном райдинге. Однако деньги ему доставались нелегко, — добавил он. — Дед собирал их по крохам, копил до того, как заработал достаточно, чтобы завести собственное дело. Это не то, что мы на севере называем «шальными». Просто он умел вести домашнее хозяйство, как любой добрый йоркширец. — Хьюго замолчал, заметив, что милорд уставился на него со смешанным чувством недоверия и плохо скрываемой ярости, а потом пояснил дружелюбным топом: — Конечно, свое состояние мой дедуля сделал не таким образом — это было только начало. Ему повезло с природной мудростью: он был самым предусмотрительным человеком на моей памяти и, более того, еще и дальновидным! Конечно, ткацкие челноки были изобретены еще до его рождения, но первые механические ткацкие станки вошли в употребление, когда ему не было и пяти лет! Тогда они мало кому пришлись по праву. Дед увидел эти станки, когда сам был еще сучильщиком. Однажды он мне рассказывал о начале своей карьеры. Похоже, с того самого момента он не мог больше думать ни о чем другом — только о станках. Он одним из первых купил ткацкий станок Картрайта [14] — не такой, на каких работают теперь, — они появились всего лишь не более десяти лет тому назад, а чудную старинную машину, которая теперь считается ужасно устаревшей. Все это происходило задолго до моего появления на этом свете — меня тогда еще и в проекте не было. К тому времени, когда я вырос из коротких штанишек, подобные вещи больше не считались такими новомодными, и прядильная фабрика начала быстро разрастаться и процветать. — Хьюго улыбнулся и сказал извиняющимся топом: — Для вас это все китайская грамота, сэр, верно? — Его улыбка растянулась до ушей. — Подумать только, услышь любой прядильщик, как я объясняю вам его профессию, он живот надорвал бы со смеху! Вы можете забросать меня сотней вопросов, но я знаю немногим больше, чем узнал, когда мальчишкой бегал по прядильной фабрике втайне от деда. Дело в том, что в давние времена не было таких прядильных фабрик, где мешки с шерстью поступают с одного входа, а с другого — выходит ткань: саржа, кашемир, ворсистые ткани и тому подобное. Картрайт основал фабрику в Донкастере, где одновременно пряли и ткали, но мой дед пошел дальше: про него обычно говорили, что он хочет достать луну с неба, пока не увидели, как старая, полуразвалившаяся фабрика растет и перестраивается! Сегодня же имя Брея известно специалистам по всему миру!
Подобные сведения, похоже, не доставили лорду Дэрракотту ни малейшего удовлетворения. Он заявил тоном, подстрекаемым возмущением:
— Я ничего не знаю о прядильных фабриках и знать не желаю! Ответь мне одно: то, что пишет мне твой дядюшка, правда? Ты действительно унаследовал от Брея состояние?
— Ну, — отвечал осторожно майор, — не знаю, что вы называете состоянием, сэр. Сам бы я сказал, что довольно неплохо обеспечен.
— Брось эти старые трюки и не увиливай от прямого ответа! — рявкнул его светлость. — Скажи мне безо всяких околичностей, сколько у тебя денег, черт побери!
Майор потер нос.
— Нет, этого я не могу сделать, — признался он.
— Значит, не можешь? Так я и думал! Верить Мэтью никак нельзя — преувеличивает, как обычно, сверх всякой меры! А почему это ты не можешь сказать?
— Я и сам пока точно не знаю сколько, — чистосердечно признался Хьюго.
— Какого черта ты имеешь в виду, идиот? — требовательно спросил его светлость. — Полагаю, тебе известно, что оставил твой дед!
— О, конечно, я прекрасно знаю, каким было его личное состояние, — сказал Хьюго. — Оно в основном вложено в ценные бумаги и приносит от пятнадцати до шестнадцати тысяч фунтов в год. Но ведь это не все. Я являюсь совладельцем прядильной фабрики, но и это еще не все. Не могу сказать, сколько это в денежном выражении. Сейчас наступили тяжелые времена, мятежи луддитов [15] и депрессия, последовавшая следом за заключением мира. К тому же в прошлом году был плохой урожай. Мой дядюшка Джоунас Генри писал мне, что в Йоркшире стоимость бушеля [16] пшеницы возросла до гинеи. Однако, похоже, дела сейчас понемногу стали налаживаться, поэтому…