Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? Скажи будущему – прощай
Шрифт:
Метрах в десяти от нас была еще одна кучка сбившихся в кружок людей, они тоже смотрели на пол, отталкивая друг друга. Мы пробились в середину – и там лежала она.
– О черт! – охнул Дональд.
Это была миссис Лейден, и у нее на лбу темнела маленькая дырочка. Джон Максвелл, упав на колени рядом, поддерживал ей голову… потом осторожно положил ее на пол и встал. Голова миссис Лейден медленно повернулась в сторону, и кровь, скопившаяся в глазнице, вытекла на пол.
Джон Максвелл заметил нас с Глорией.
– Вместе с другими арбитрами она шла готовиться к дерби, – сказал он. – Шальная пуля…
– Жаль, что не в меня, – прошептала Глория.
– О черт, черт, черт… – скрежетал зубами Сокс Дональд.
Нас всех собрали в женской раздевалке. В зале почти никого не осталось, только полиция и несколько репортеров.
– Вы, наверное, догадываетесь, почему я вас собрал, ребята, – медленно начал Сокс, – и догадываетесь, что я вам хочу сказать. Нет смысла обвинять кого-либо в том, что случилось, – такие вещи просто случаются, и все. Для вас это удар, для меня тоже. Только у нас дела пошли на лад… Мы с Рокки посоветовались и решили, что премию, ну, тысячу долларов, мы разделим между вами поровну – и еще тысячу я добавлю из своих. На каждого придется по пятьдесят долларов. Это справедливо?
– Да, – ответили мы.
– Вы думаете, шансов, что нам дадут продолжить, нет? – спросил Кид Камм.
– Никаких. – Сокс покачал головой. – Раз против нас еще и лига пуританок, нет никаких.
– Ребята, – сказал Рокки, – мы многое пережили вместе, и мне с вами здорово работалось. Может, мы когда-нибудь еще организуем такой же марафон..
– Когда мы получим деньги? – спросил Ви Лоуэлл.
– Утром, – ответил Сокс. – Кто из вас хочет остаться тут на ночь – пожалуйста, как всегда. Но если хотите уйти, никто вас не держит. Деньги для вас будут готовы утром, после десяти, можете прийти когда угодно. Теперь же я с вами прощаюсь, мне надо в полицию.
Способом, предписанным законами штата Калифорния…
13
Мы с Глорией шли через площадку, и у меня ужасно скрипели туфли. Рокки стоял с каким-то полицейским у главного входа.
– Далеко, ребята? – спросил он.
– На воздух, – ответила Глория.
– Вернетесь?
– Вернемся, – сказал я. – Только немного подышим воздухом. Слишком давно не были на улице…
– Не задерживайтесь. – Рокки взглянул на Глорию и многозначительно облизнулся.
– А пошел ты… – фыркнула Глория, выходя.
Было уже два часа ночи. Воздух влажный, чистый и свежий. Такой чистый и свежий, что я чувствовал, как впитывают его легкие.
Обернувшись, я посмотрел на здание курзала.
– Вот где мы провели все это время, – сказал я. – Теперь я знаю, что чувствовал Иона, выйдя из чрева кита.
– Пойдем, – прервала меня Глория.
Мы обошли здание и вышли на аллею курзала. Мол простирался в океан, насколько хватало взгляда, и прибой вздымался и падал, и разбегался, и взметал столбы брызг.
– Удивительно, как волны не смоют весь мол, – заметил я.
– Ты на волнах просто помешан, – хмыкнула Глория.
– Брось…
– Не говоришь ни о чем другом как минимум месяц…
– А ты попробуй постой минутку тихо и поймешь, что я имею в виду. Почувствуешь, как океан вздымается и падает…
– Это я чувствую и так, – сказала она, – но не вижу причин млеть от восторга. Движение волн не прекращается вот уже миллионы лет.
– Не думай, что я помешался на океане, – ответил я. – Я легко переживу без него, даже если никогда больше его не увижу. Я сыт им по горло.
Мы сели на скамейку, влажную от брызг прибоя. Почти в конце мола несколько парней, перегнувшись через парапет, ловили рыбу. Ночь была темная, ни луны, ни звезд. Неровная линия белой пены очерчивала побережье.
– Чудесный воздух, – произнес я.
Глория молча вглядывалась в даль. Туда, где на берегу были видны огни.
– Это Малибу, – сказал я. – Там живут все кинозвезды.
– Что ты теперь будешь делать? – спросила наконец она.
– Точно еще не знаю. Наверно, нужно завтра зайти к Максвеллу. Может, он чем-нибудь поможет. Кажется, я его заинтересовал.
– Всегда только завтра, – горько заметила она. – Счастье всегда нас ждет только завтра…
Мимо нас прошли двое мужчин с длинными удилищами. Один волок за собой почти метровую барракуду.
– Эта гадина уже никому не причинит зла, – сказал он приятелю.
– А что будешь делать ты? – спросил я Глорию.
– Я схожу с круга, – сказала она. – Этой мерзостью я сыта по горло.
– Какой мерзостью?
– Жизнью.
– Почему ты даже не пытаешься добиться хоть чего-нибудь? – спросил я. – Ты же просто ни во что не веришь. Серьезно. Я не шучу. И заражаешь своим неверием и пессимизмом всех, с кем имеешь дело. Взять, например, меня. Пока я не познакомился с тобой, мне и в голову не приходило, что я могу не добиться успеха. А ведь я даже мысли не допускал, что могу потерпеть крах. И что теперь?..
– Слушай, ты! – возмутилась она. – Кто тебя этому научил? Это же не твои слова.
– Ну почему, мои, – смутился я.
Она взглянула на море в сторону Малибу.
– Какой смысл человеку уговаривать самого себя? – заговорила она после паузы. – Я хоть знаю, что со мной.
Ничего не ответив, я смотрел на океан и думал о Голливуде, и мне пришло в голову: а был ли я здесь вообще, вдруг я завтра проснусь в Арканзасе и мне снова придется с утра пораньше разносить газеты.
– Ах ты сукин сын! – закричала Глория. – Что ты на меня так уставился? Я сама знаю, что ни на что не годна…
«Она права, – подумал я, – она совершенно права. Ни на что не годна…»
– Жаль, что я не умерла тогда в Далласе, – сказала она. – И никто не убедит меня, что врач спас мне жизнь по одной-единственной причине…
Я ничего не ответил, все еще смотрел на океан и думал, что она совершенно права, говоря «ни на что не годна», и что очень жаль, что она не умерла тогда в Далласе. Определенно на том свете ей было бы лучше.
– Я просто проклята судьбой. Невезучая я. И никому я не нужна, – продолжала она. – Перестань на меня так смотреть!