Загнанный зверь
Шрифт:
— Ну ладно, но я все-таки не понимаю, что я такого…
Мисс Кларво повесила трубку. Она знала, как надо обращаться с Джун и ей подобными. Повесить трубку. Оборвать разговор. Однако она не понимала, что в жизни слишком часто обрывала разговор с очень многими людьми, слишком быстро вешала трубку. И вот в тридцать лет она одна. И телефон ее обычно молчал, а если кто-то стучал в дверь ее номера-люкс, то это означало, что либо официант принес обед, либо посыльный — газету, либо парикмахерша из салона красоты пришла подправить ей прическу. Так что не с кем было обрывать разговор,
Правда, она повесила трубку в разговоре с незнакомкой недостаточно быстро. Похоже, ее собственное одиночество мешало ей оборвать разговор: лучше злые слова, чем совсем никаких.
Мисс Кларво прошла через гостиную и открыла застекленную дверь, которая вела на маленький балкон. Там хватало места только для одного стула. Элен села на него и стала смотреть на бульвар с высоты четвертого этажа. Бульвар был забит машинами и сиял огнями. На тротуарах кишел народ, ночь заполняли звуки городской жизни. Слух мисс Кларво почему-то воспринимал их как шумы, доносившиеся с другой планеты.
На небе появилась первая звездочка, можно бы загадать желание. Но мисс Кларво ничего не загадала. От людей на бульваре ее отделяла такая же бесконечность, как и от звезд.
Джун задержалась, так как зашла сначала в бар и лишь затем поднялась по лестнице черного хода к двери в небольшую кухню номера-люкс мисс Кларво. Иногда мисс Кларво и сама пользовалась черной лестницей.
Джун не раз видела, как она легкой тенью кралась вверх или вниз, точно призрак, избегающий общения с живыми людьми.
Дверь на кухню была заперта. Мисс Кларво держала под замком все на свете. Среди работников гостиницы ходил слух, будто она держит в номере крупные суммы денег, так как не доверяет банкам. Подобные слухи — обычное дело, их распускают посыльные, которым нравится рассуждать о всякого рода хищениях: ведь они слишком бедны, чтобы позволить себе какое-нибудь более интересное развлечение.
Джун этому слуху не верила. Мисс Кларво все запирала потому, что была из тех, кто вечно оберегает свои вещи независимо от их ценности.
Джун постучала в дверь и подождала, слегка покачиваясь, потому что выпила двойной мартини, да к тому же из радиоприемника в холле доносились звуки вальса, и ее маленькая худая фигурка в полупальто из дешевой шотландки раскачивалась в такт музыке.
Голос мисс Кларво вошел в мелодию, словно нож в масло:
— Кто там?
Джун взялась за косяк двери, чтобы обрести равновесие.
— Это я, Джун.
Хозяйка номера сняла цепочку и отодвинула засов.
— Как вы поздно.
— Мне надо было сначала сделать одно дело.
— Да, понимаю. — Мисс Кларво не стала спрашивать, что за дело: кухню сразу заполнил запах, который говорил сам за себя. — Пройдемте в другую комнату.
— Я только на минутку. А то моя тетя…
— Почему вы пришли с черного хода?
— Ну, я же не знала, для чего я вам нужна, вот я и подумала: если я что-то сделала не так, зачем всем видеть, как я шастаю туда-сюда.
— Вы не сделали ничего плохого, Джун. Я только хотела задать вам несколько вопросов. — Мисс Кларво улыбнулась доброй улыбкой. Она знала, как надо обращаться с Джун и ей подобными. Улыбнуться. Даже если на душе кошки скребут от страха и неизвестности, все равно улыбнуться. — Вы раньше бывали в моем номере, Джун?
— Нет.
— Ни разу?
— А как я могла сюда прийти? Вы никогда раньше меня не звали, а я сюда поступила уже после того, как вы заняли этот номер.
— Может, вам хочется осмотреть его?
— Нет, спасибо, мисс Кларво. Я действительно спешу.
— Тогда выпейте чего-нибудь. Не откажетесь? — Улыбнуться. Задобрить. Предложить выпить. Сделать что угодно, только бы не остаться одной и не ждать, что телефон вот-вот снова зазвонит. — У меня есть хороший херес. Я держу его для… ну, на случай, если кто-нибудь зайдет.
— Пожалуй, глоток хересу мне не повредит, — честно призналась Джун. — Особенно в борьбе с наступающим гриппом.
Мисс Кларво повела гостью через прихожую в гостиную, и Джун теперь, когда оказалась за спиной у хозяйки, с любопытством оглядывалась. Но, собственно, увидеть ничего было нельзя. Все двери были закрыты, как тут догадаешься, куда они ведут: в спальню, ванную или в стенной шкаф. Последняя дверь вела в гостиную. Здесь мисс Кларво проводила дни с утра до вечера, сидя с книгой в глубоком кресле у окна, или лежа на диване, или же сочиняя письма за ореховым бюро: «Дорогая мама, я здорова… прекрасная погода… близится Рождество… привет Дугласу… Дорогой мистер Блэкшир, насчет этих ста акций компании „Атлас“…»
Мать ее жила в шести милях к западу, в Беверли-Хиллз, [1] а контора мистера Блэкшира находилась в десяти кварталах на том же бульваре, но мисс Кларво очень давно не видела ни мать, ни поверенного в делах.
Налила в рюмку хересу из графинчика, стоявшего на кофейном столике:
— Прошу вас, Джун.
— О, спасибо, мисс Кларво.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
— Благодарю вас.
Джун села в кресло у окна, а мисс Кларво наблюдала за ней, думая, как она похожа на птицу с ее быстрой походкой вприпрыжку, яркими жадными глазами и костлявыми кистями рук. Воробей, да и только, несмотря на светлые волосы и аляповатое полупальто из шотландки, — захмелевший воробей, который вместо зерен питается хересом.
1
Беверли-Хиллз — пригород Лос-Анджелеса.
Глядя на Джун, мисс Кларво впервые подумала о том, а как же выглядит эта самая Эвелин Меррик. Подумав, сказала:
— Час назад, то есть в половине десятого, мне позвонили. Я буду вам очень благодарна, если вы сообщите мне что-нибудь об этом звонке.
— Вы хотите знать, откуда звонили?
— Да.
— У меня нет возможности установить это, мисс Кларво, если звонок был не по междугородному телефону. Сегодня вечером таких было четыре, но звонили не вам.
— Но вы помните, что кто-то вызывал мой номер?