Загнанный
Шрифт:
— Кто вы такие есть? — спросил он с балтийским акцентом.
— Мы есть медики-интернационалисты, — ответил шофёр, самый бойкий из новоприбывших. — Вы должны были получить на наш счет соответствующий документ, товарищ Вычетис.
— Я ничего не получал, — ответил человек в галифе.
— А вы посмотрите, посмотрите в карманах, — проникновенно сказал шофёр. Остальные молча смотрели на прибалта.
— Чего уж смотреть, — недовольно ответил тот, но провел рукой по карманам гимнастерки. Расстегнул клапан, запустил пальцы, извлек сложенную
— Да, действительно, письмо… Как забыл я про него? — сказал он растерянно и безо всякого акцента.
— Это бывает. Это еще как бывает: заботы, утомление, вещества, — радостно сказал шофёр.
— Ведите нас к госпоже Крупской, — повелительным тоном распорядился африканец Антуан. На голову выше всех, он смотрелся языческим богом, случайно забредшим в захудалую усадьбу.
Она, усадьба, знала лучшие времена — это было видно и по высоким, в лепнине, потолкам, по картинам, развешенным по стенам, по паркету, сейчас грязному и испорченному подковками сапог.
Ничего, всё поправимо.
Латыш — они решили, что это латыш, — без стука вошел в комнату.
— Товарищ Крупская, эти граждане присланы товарищем Семашко по вашей просьбе, — доложил он.
— Я вас просила стучаться, — ответила Крупская.
— Это предрассудки, — возразил Вычетис.
Крупская посмотрела на вошедших внимательно.
— Доктор Магель?
Господин барон сдержанно поклонился.
— Благодарю, что вы откликнулись на мой призыв.
Господин барон поклонился еще раз.
Крупская подошла к нему, вгляделась в лицо доктора Магеля.
— Мы… Мы раньше не встречались?
— Не на этой ветви баньяна, Надежда Константиновна — ответил он.
— Баньяна? Ну, ладно, ладно. Вы привезли свой аппарат?
— Разумеется.
— И вы… И вы можете приступить к лечению?
— В самое ближайшее время. Мустафа, Селифан, будьте добры…
Турок и шофёр одновременно развернулись и почти строевым шагом вышли из комнаты.
— Дружок, — обратился африканец к латышу, — организуйте нам кипятку. Крутого.
Комендант — а это был комендант, — недовольно буркнул что-то по-латышски («послал вас чёрт на мою голову»), но делать нечего, пошел организовывать.
— Вы уверены в успехе? Адель писала, что вы можете помочь в самых тяжелых случаях!
— Рано говорить об успехе, я еще не видел больного. Но да, думаю, я смогу помочь.
Вернулись шофёр и турок. Первый нес небольшой солдатский сундучок, второй — медицинский саквояж, пухлый, вместительный. Поставив саквояж на пол, турок раскрыл его и вытащил бутылку в четверть, наполненную слега мутноватой жидкостью.
— Это не…
— Это самогон, Надежда Константиновна. Очень крепкий. Со спиртом в России плохо, а то, что мы везли с собой, выпили славные чекисты. Проверяли, не отравлен ли, не принесет ли вреда товарищу Ленину.
Вошла невзрачная женщина от двадцати до сорока с чайником. Поставила его на стол. На полированный стол.
— А стаканы? — спросил африканец.
Женщина
— Давайте посмотрим больного, — сказал доктор Магель.
Крупская оглянулась.
— Бутылка… Самогон… Здесь вещи пропадают. Особенно спиртное.
— Не волнуйтесь, голубушка, не волнуйтесь. Так и задумано.
И вся компания прошла в смежную комнату.
Глава 2
Чаепитие в Кремле
— Ещё одного шарлатана выписала наша Катя, — Дзержинский сказал это с улыбкой, но видно было, что он раздосадован. — Уж этот, наконец, сотворит долгожданное чудо.
Разговор проходил в Кремле, на квартире Сталина. На столе чайник, два стакана в оловянных подстаканниках, полумёртвый сыр, унция колотого сахара и крохотный, на два золотника, фунтик настоящего чая.
— Ты, Якуб, не переживай. Все они шарлатаны, что профессора, что знахари. Какой шарлатан на этот раз?
— Некий Магель, корифей всех наук, обучался в университетах Атлантиды и Гипербореи.
— Серьёзно?
— Серьёзнее некуда, Коба. Именно Атлантиды и Гипербореи. Дипломы на пергаменте, с печатью великого магистра Жака де Моле. Мы тут справочки навели у немецких товарищей.
— И что немецкие товарищи?
— Артист, говорят. Фокусник. Гипнотизёр. Престидижитатор. Дает частные представления, наложением рук правит позвоночник, оживляет павших собак, вызывает духов умерших, читает в прошлом, предсказывает будущее. Граф Калиостро какой-то. Но в большом авторитете. Истерички к нему в очередь стоят, а он, представь, кочевряжится — эту приму сразу, ту через месяц, третью через четыре месяца, когда сложится благоприятное расположение небесных светил. И денег не берёт, по крайней мере, явно. Я-де всего лишь проводник высших сил, за это денег не полагается, это моя миссия.
— Чем же он живёт?
— Так это явно не берёт, а там как знать. Ну, и знакомства, они сейчас дороже денег. Гешефты делать помогает, ещё что…
Они пили чай неторопливо, как знающие цену минуте отдыха. Да, сейчас они отдыхали. Старые знакомцы в бурном новом мире.
— И такого человека Катя зовет к Ильичу? Да она с ума сошла, что ли? Ославит наше знамя на всю Европу, над нами смеяться будут.
— С ума, не с ума, а она — жена. Умрёт Ильич, пойдут попреки, мол, не пустили к нему последнюю надежду. Оно нам нужно?
Они налили по второму стакану кипятка в старую заварку. Ждали, пока настоится, пока осядут чаинки.
— Ты, говорят, снова в Швейцарию собираешься? — небрежно спросил Сталин.
— У меня с той Швейцарией старые счёты. Когда-то я заболел там лихорадкой, и странной лихорадкой, — признался Дзержинский. — В три часа ночи колотит и колотит. И какая-то нечисть мерещится, подземелья, паутина огромная…
— Ну, так покажись этим немцам, пусть хоть что-нибудь сделают.
— Показывался.