Заговор Алого Первоцвета
Шрифт:
Принцип временной неопределенности. Элемент неопределенности, выраженный в виде коэффициента временной инерции, представляет собой «фактор Х» во временной непрерывности. Абсолютное определение степени отклонения от первоначального, ненарушенного сценария невозможно из-за отсутствия полной точности в исторических документах и исследованиях (см. «Принцип неопределенности» Гейзенберга), а также из-за наличия исторических аномалий, образовавшихся в результате временных разрывов либо их корректировок.
Фактор судьбы. В случае возникновения нарушения достаточной магнитуды, способного повлиять на временную инерцию и создать разрыв, Фактор судьбы, являющийся усиливающим обстоятельством временной инерции, в сочетании с элементом неопределенности, также присутствующим и
Разделение течения времени. В случае нарушения достаточной магнитуды, способного преодолеть временную инерцию, эффект Фактора судьбы будет нивелирован подавляющим влиянием образовавшегося разрыва. Смещенная энергия временной инерции создаст параллельное течение времени, в которой главным определяющим фактором будет Принцип неопределенности.
Менсингер вновь выступил перед Советом наций, и он официально представил мировым лидерам свою работу, подкрепленную подтверждающими ее исследованиями и выводами. И снова он запальчиво спорил, на этот раз требуя немедленного прекращения Войн времени. На этот раз они прислушались. Решения были подготовлены, проголосованы и приняты. Однако, единственная резолюция, принятия которой больше всего хотел Менсингер, была спущена в долгий ящик из-за отсутствия согласия между членами совета. Менсингер покинул заседание в отчаянии, сломленным человеком. Войны времени продолжились.
Предисловие
На городской площади царило полное безмолвие, собравшаяся толпа замерла в напряженном, почти благоговейном ожидании. Единственными нарушавшими тишину звуками были молитва человека на деревянном помосте, рыдание его жены внизу у ступенек да скрип шкива, когда лезвие начало медленно подниматься. Молитва человека была грубо прервана – его схватили и принудили опуститься на колени, зафиксировав голову в нужном положении. Палач толкнул рычаг, послышался короткий скрежет падающего лезвия, перешедший в более глухой звук, словно топор вошел в дерево. Голова человека упала в плетеную корзину, и толпа одобрительно взревела.
Механизм Жозефа Игнаса Гильотена, предложенный в ассамблее уважаемым врачом в качестве «милосердного» способа казни, использовался не более нескольких месяцев, но его лезвие уже основательно закалилось в крови жертв Революции. Толпа взяла штурмом Тюильри, и швейцарская гвардия, которой король приказал прекратить огонь, была вырезана. Людовик XVI вместе с семьей содержался в плену в старом доме Ордена тамплиеров, а временное правительство находилось в руках Жоржа Жака Дантона из клуба кордельеров. Мари Жозеф Поль Ив Рош Жильбер дю Мотье, маркиз де Ла Файет, Декларация прав человека которого была провозглашена и принята Национальной ассамблеей как воплощение принципов Libert'e, 'Egalit'e, Fraternit'e, был заклеймен предателем и, спасая свою жизнь, бежал в Австрию. Кровавые Сентябрьские расправы, в которых на алтаре нового режима было принесено в жертву более тысячи аристократов, шли своим чередом. Остальная Европа была бы глубоко потрясена событиями в Париже, Версале, Лионе, Реймсе, Мо и Орлеане, однако они были всего лишь прелюдией к излишествам якобинцев во время Эпохи террора Робеспьера.
Алекс Кордерро смотрел остекленевшим взглядом, как обезглавленное тело стаскивают с гильотины. Палач замешкался лишь для того, чтобы быстро протереть лезвие окровавленной тряпкой, и подал знак, чтобы готовили следующую жертву. Жену мертвеца, взяв ее за руки за ноги, затащили вверх по ступенькам. Она была не в силах стоять, и ее пришлось поддерживать, пока толпа ее рассматривала. И снова чернь впала в жуткую тишину. Голодную тишину. Женщина неустойчиво покачивалась, и на мгновение ее глаза сфокусировались. Она увидела, как голову ее мужа выбросили из плетеной корзины, и она согнулась пополам и вырвала на деревянный помост. С огромным трудом Алекс удержался от такой же реакции. Он думал, что будет готов ко всему, но это не было похоже на то, что он себе представлял. Это совсем не походило на романтический поступок Сиднея Картона в «Повести о двух городах» Диккенса. Это был массовая резня, и Алекс Кордерро не мог больше не мог на это смотреть. Шкив скрипел так, словно кто-то скреб ногтями по школьной доске, и от этого звука его пробрала дрожь. Было бы гораздо лучше, думал он, остаться дома, где ему и место, в XXVII веке, в котором о подобных вещах можно было только читать в книгах или узнавать из информационно-поисковых систем, графическая реальность которых не вторгалась в чувства со всей мощью мясницкого молота.
Алекс был рядовым корпуса времени. Это была его первая вахта в минусах. Французская армия, самая эффективная и прогрессивная боевая сила во всей Европе на момент начала Революции, находилась в плачевном состоянии. Продажу чинов упразднили, и большинство офицеров, принадлежащих к ныне презираемому классу аристократии, бежали из страны. Ассамблее не терпелось восстановить армию, поскольку война казалась неизбежной, и был объявлен общенациональный набор добровольцев, который вскоре будет заменен приказом о призыве в армию всех одиноких мужчин в возрасте от 18 до 40 лет. Благодаря этому призыву в распоряжении Наполеона через несколько коротких лет окажется могущественная армия. Алекс был двойным добровольцем. Он добровольно поступил на военную службу в XXVII веке, и после подготовки и имплантного обучения был отправлен в конец XVII века, где снова добровольно поступил на службу в Революционную армию. Корпус рефери определил, что такой способ инфильтрации бойцов корпуса времени во французскую армию для участия в войне Первой коалиции будет наиболее эффективным.
Алекс не знал, почему ему предстояло воевать, почему его собирались поставить в первых рядах в войне против Австрии и Пруссии. Солдатам никогда не сообщали таких вещей. Он только знал, что в XXVII веке две крупные державы подали очередную жалобу во вненациональный корпус рефери для арбитражного разбирательства, и что временные подразделения с обеих сторон были отправлены в прошлое, чтобы сразиться в «войне на бумаге» на историческом поле битвы. Для тех, кто определит победителя, это будет «война на бумаге». Для рефери Алекс был бы просто еще одним фактором в турнирной таблице. Для Алекса это будет очень реальная война; война, в которой его шансы остаться в живых будут очень, очень малыми. Он думал об этом, когда поступил на службу, но в то время он отмел возможность быть убитым, как что-то весьма невероятное. В конце концов, он был современным человеком, заведомо превосходящим этих примитивов. Он думал, что это будет грандиозное приключение. Теперь он обнаружил, что больше так не считает.
Париж не был тем романтичным местом, которое он себе представлял. Он видел насилие на улицах; видел, как аристократов везли к гильотине в повозках для осужденных, а citoyens и citoyennes бежали рядом с ними, издеваясь над несчастными и забрасывая их отбросами. Он видел, как лезвие опускалось снова и снова, и видел, как пожилые вязальщицы, tricotteuses, пытались вскарабкаться на помост и заполучить локоны с отрубленных голов в качестве сувениров. Он видел, как дети прыгали на месте и в восторге хлопали в ладоши, когда плетеные корзины пожинали свой ужасный урожай. Он видел слишком много.
Почувствовав слабость, он развернулся и стал проталкиваться сквозь толпу, то и дело получая недовольные толчки в ответ от тех, кому перекрыл вид на происходящее. Алекс услышал глухой звук лезвия, отрубающего женскую голову, поежился и удвоил свои усилия, выбираясь из толпы. Наконец он оказался на свободе и заковылял прочь от Place de la Revolution, чтобы бесцельно бродить по городским улицам в состоянии шока. Война была обычным делом. С другой стороны, это бесчеловечное систематическое убийство, эта методичная рубка голов, похожая на нарезание стеблей сельдерея, – это было больше, чем он мог вынести. В его мозгу всплыла картинка из его тренировок по выживанию, очень яркая и натуралистичная картинка, на которой их инструктор показывал, как убить курицу, прокусив ей шею и слегка повернув голову. Голова отделилась от курицы и все еще оставалась в зубах инструктора, когда он швырнул молотящее крыльями, мечущееся тело в центр их группы, забрызгав их кровью и заставив нескольких курсантов упасть в обморок. Пока Кордерро, покачиваясь словно пьяный, брел по парижским улицам, он представлял, как палач откусывает головы аристократам и швыряет их тела с помоста в толпу, и вот уже улицы забиты безголовыми, безумно шатающимися трупами, бьющимися о стены и забрызгивающими кровью горожан.