Заговор Глендовера
Шрифт:
Мервин подала мне большую глиняную кружку сыворотки, и я с удовольствием утолил жажду. Потом Мадрин вернулся, посадил на своего пони Дафи, который был на седьмом небе от счастья, что едет вместе со взрослыми, сел позади него, и мы выехали со двора на тропу, огибавшую деревню.
— Вы уж простите, — сказал он виноватым тоном, — но я решил не ехать на ферму Мелери, а пригласить её туда, где убили Глина Хьюса, на то место, которое называется Ллангелин. Дафи доставит ей записку, а мы с вами поедем туда. Так мы сбережём время.
— Вы это хорошо придумали, — сказал я, — но ведь
— Пустяки, — рассмеялся Мадрин, — всего какие-нибудь три мили.
Вскоре мы увидели слева от тропинки здание церкви.
— Не хотите взглянуть на могилы Элинор Тромблей и Глина Хьюса? — спросил Мадрин.
— Конечно, хочу, — ответил я.
Мы оставили пони у ворот церковной ограды на попечение Дафи, а сами вошли в церковь, именуемую церковью Святого Петра. Мадрин провёл меня в правый придел, к могилам семьи Тромблей. Я обратил внимание на скромные надгробия первых поколений и все более пышные и безвкусные — последних представителей этого рода и поделился своими впечатлениями с Мадрином.
— Недалеко от Чёртова моста, — усмехнулся он, — есть поместье, владелец которого заказал известному скульптору памятник на могиле безвременно умершей дочери. Теперь на её могилу ходят, чтобы полюбоваться скульптурой. Тромблей ограничились венками и урнами, видимо пожалев денег на скульптора.
— Конечно, это дешевле, — согласился я, — но тоже производит внушительное впечатление.
На могиле Элинор Тромблей лежала простая мраморная плита с именем и датами рождения и смерти. На обратном пути из церкви я заметил простые деревянные скамьи, очевидно предназначенные для прихожан, и спросил:
— А где сидят члены семьи Тромблей?
— С тех пор как в поместье построили часовню, они здесь больше не бывают.
— А почему церковь носит имя святого Петра?
— Вероятно, это название она получила после норманнского завоевания, когда было запрещено упоминать валлийских святых. Многие считают, что эта церковь носила имя святого Селина с шестого или девятого века нашей эры.
Я пожал плечами, потому что никогда не слышал об этом святом.
На могиле Глина Хьюса пока не было мраморной плиты, зато лежало много цветов — жители деревни все ещё помнили о нём.
Мы опять сели на наших маленьких симпатичных лошадок и, проехав ещё немного по обходной тропе, спустились на дорогу. Снова нас окружили холмы. Наконец слева от дороги показалась долина. Продолженная по ней дорога вела в Тромблей-Холл. Примерно через полмили мы подъехали к другой долине, расположенной справа. Мадрин ссадил сына на землю и велел ему быстрее доставить записку Мелери Хьюс. Мальчик побежал по ответвляющейся от дороги тропинке и скоро скрылся из глаз.
Мы продолжили путь по дороге, которая шла по дну большой продольной долины, и вскоре вынуждены были пересечь речушку, сопровождавшую нас всё время и ставшую очень полноводной после того, как она приняла в себя ручей, бегущий по долине, которая вела к ферме Мелери Хьюс. Мы пересекли речку вброд. Вскоре холмы вплотную подступили к дороге, образовав узкую расщелину. Здесь речка заметно ускорила свой бег и возмущённо шумела.
От картины, которая открылась нашему
— Озеро Большого дома, — нарушил молчание Мадрин.
— Ты имеешь в виду вон тот большой дом розового цвета, — отозвался я, указывая рукой на дом, стоявший на другой стороне озера. От дома до берега простиралась широкая зелёная лужайка.
— Нет, это Новый дом, или Тиневидд по-валлийски, а озеро получило название от какого-то древнего поселения. От него сохранились лишь развалины. В доме с лужайкой живёт ирландец Кайл Коннор. Между прочим, в наших местах зелёная лужайка означает, что человеку некуда деть деньги. В Тромблей-Холле она в несколько раз больше, и с фонтанами. Этот Кайл Коннор калека. У него в результате несчастного случая парализованы ноги. Он купил ферму и полностью её перестроил. Говорят, что он давно искал тихое и красивое место и нашёл его здесь.
— Я его вполне понимаю, — заметил я.
— Между прочим, он каждый день плавает в озере, хотя никто из местных жителей на это не решается. Считается, что в этой воде нельзя купаться. Древние поверья запрещают даже приближаться к озеру.
— Интересно, есть у этого ирландца друзья в твоей деревне? — спросил я.
Кайл Коннор заинтриговал меня, потому что о его прошлом не было ничего известно и потому что он жил недалеко от места убийства. Впрочем, он ведь был калекой и не мог совершить его сам.
— Конечно, — ответил Мадрин. — Например, его регулярно навещает наш священник, к нему часто приезжают друзья из Ньютауна и Лланидло. Да и Эмерик Тромблей нередко заглядывает к нему на огонёк. Говорят, он произвёл такое сильное впечатление на друзей мистера Тромблея, что они сделали ему визиты и пригласили к себе. Впрочем, и слуги Коннора, и работники фермы не нахвалятся им — говорят, он очень хороший человек и хозяин.
— Давно он здесь живёт?
— Почти год. С прошлой осени.
Я решил непременно познакомиться с Кайлом Коннором. Мы ехали теперь по левому берегу озера, густо заросшему ольхой и черёмухой, так что к воде нельзя было подступиться. На противоположном берегу я заметил деревянные мостки, к которым была привязана лодка.
Синева озера притягивала к себе мой взгляд, как магнит. «Странно, — думал я, — почему местные жители так боятся даже приблизиться к нему?»
Тропинка, по которой мы ехали гуськом, стала взбираться вверх — туда, откуда в озеро впадал ручей. Я бы с удовольствием остановился здесь перекусить, но Мадрин все погонял своего пони. Тропинка стала такой крутой, что я вцепился в седло, боясь свалиться. Я не представлял, как Мадрин может ехать без седла. Наконец мы оказались в небольшой котловине, окружённой крутыми, заваленными обломками скал стенами холмов, расступавшимися только там, где пролегала тропинка. В эту узкую щель был виден голубой осколок озера. Откуда-то слышался шум водопада. А впереди возвышались изъеденные временем, заросшие кустами развалины.