Заговор королевы
Шрифт:
– Хвала науке! – кричали студенты, проталкиваясь вперед.
– Хвала науке! – кричал Шико, который, спрятавшись в нише главного входа, издали смотрел на беснующуюся толпу. – Я никогда еще не слыхал этого крика, но он напоминает крик стаи чаек перед бурей и не предвещает ничего хорошего.
– Их проклятые крики похожи на кваканье лягушек в комедии Аристофана [41] , – сказал Ронсар. – С той самой минуты, как я увидел эту толкотню, я предсказывал, что случится какое-нибудь несчастье.
41
Аристофан (ок. 445–386 гг. до н. э.) – поэт, выдающийся представитель древнегреческой комедии. В античные времена его творчество трактовалось неоднозначно, всеобщее признание пришло только с эпохой Возрождения.
– Я надеюсь, что в ваших словах более поэтического, чем пророческого смысла, – возразил Брантом. – Но признаюсь, однако, что у меня есть некоторые опасения…
– Я полагаю, милостивый государь, – обратился Рене де Виллекье к ректору, – что следовало бы подавить это волнение в самом начале. Иначе некоторым придется поплатиться жизнью. Смотрите, они приближаются к убийце, они его схватили, они вырывают его из рук Кричтона! Смерть Христова! Милостивый государь, они его разорвут на части! Не следует допускать этого. Мы не можем стоять сложа руки, когда совершается убийство!
– Живодеры! – закричал Жуайез. – Сам Кричтон в опасности. Клянусь Богородицей! Я двину на них моих стрелков.
– Остановитесь, милостивый государь! Одну минуту, умоляю вас, мое присутствие положит конец их неистовствам. Я сам пойду к ним. Они не посмеют ослушаться моих приказаний. – И в сопровождении начальника Наваррской коллегии ректор пробился к месту основной свалки.
– Дайте ему сделать эту попытку, – обратился д’Эпернон к виконту Жуайезу, который, как горячий конь, не мог устоять на месте. – Если они не послушаются ректора, тогда…
– Хвала науке! – подхватил Шико. – Мы скоро увидим презабавный образчик их рыцарских чувств. Клянусь моей погремушкой, им теперь не до нравоучений.
– Это напрасная трата времени! – вскричал Жуайез. – Я потерял терпение. Эти свирепые школяры не преклоняются даже перед величием королевской власти, – как же ректор может ожидать от них послушания. Ко мне, Ларшан! Вперед!
Выхватив шпагу, в сопровождении капитана гвардии виконт смело бросился в свалку.
Между тем известие, что Кричтон не ранен, немного успокоило ярость толпы. Однако же она была еще в сильном возбуждении. Огильви был вырван из рук Кричтона, и ему угрожала немедленная мучительная смерть. Лишенный возможности говорить под давлением сильной руки Кричтона, от которого он спасся только для того, чтобы очутиться в положении еще более ужасном, оглушенный ударами студентов, он только в минуту крайней опасности снова приобрел дар речи. С отчаянием он вырвался из рук студентов и стал звать Кричтона на помощь. Его тотчас опять схватили. Неистовые вопли и насмешки этой безжалостной толпы заглушили его крики.
– Он зовет на помощь Кричтона! – ревел Каравайя, который одним из первых напал на злополучного шотландца и дико радовался угрожавшей ему опасности. – Ты имеешь столько же права просить помощи у Кричтона, которого хотел убить, как змея у пяты, которую ужалила. Но ты видишь, твой земляк остается глух к твоим мольбам.
– Вероятно, я ошибаюсь, – сказал Кричтон, который своим вышитым платком старался унять кровь раненого джелозо и ушей которого только что достиг последний возглас испанца. – Возможно ли, чтобы убийцей был один из моих соотечественников?
– Между тем это так и есть, сеньор Кричтон, – отвечал Каравайя. – Да падет на него вечный позор.
– Выслушайте меня, благородный Кричтон, – кричал Огильви, тогда как испанец напрасно старался принудить его к молчанию. – Не считайте меня виноватым в этом преступлении. Я не хочу погибнуть обремененным тяжестью чужого злодейства. Я не убийца, я Гаспар Огильви де Бальфур!
– Остановитесь! – воскликнул Кричтон, поручая бесчувственного джелозо попечению одного из присутствующих и направляясь к Огильви. – Дайте мне переговорить с этим человеком. Докажи мне, чем бы то ни было, что ты именно тот человек, за которого выдаешь себя. Твой голос напоминает мне давно минувшее, но я не могу узнать Гаспара Огильви по этим чертам, залитым кровью.
– Вы не узнали бы моего лица, даже если бы оно было отмыто от крови. Мы оба достигли зрелости с тех пор, как виделись в последний раз. Но вы вспомните, хотя это было очень давно, прогулку в лодке при лунном свете на озере Клюни, во время которой был спасен утопавший человек. Воспоминание об этом поступке было всегда моей радостью, сегодня же оно составляет мою гордость. Но не в этом дело, я лишь хочу дать вам возможность вспомнить меня, уважаемый Кричтон, а потом эти чертовы собаки могут делать со мной все что им заблагорассудится.
– Вы достаточно сказали, я удовлетворен, более чем удовлетворен, – отвечал Кричтон. – Господа, отпустите этого человека, он совершенно не повинен в предъявленных ему обвинениях. Я своей головой отвечаю за него.
Студенты засмеялись с явным недоверием.
– Порукой в его невиновности служат только его собственные слова, – сказал бернардинец, – а очевидность, к сожалению, против него.
– Этот нож находился в кармане его куртки, когда мы его вырвали из рук сеньора Кричтона, – добавил Каравайя, показывая окровавленное оружие. – Я нахожу, что это неоспоримое доказательство.
Буря ругательств разразилась в ответ на это воззвание к страстям толпы.
– Ты лжешь! – закричал Огильви, стараясь высвободить свои руки, – этот кинжал принадлежит тебе, мой же висит у меня на поясе. Хорошо бы было, если бы я имел его под рукой.
– Ну так покажи его, – возразил Каравайя и запустил руку в разорванную куртку шотландца. – А! – закричал он вдруг. – Что это я нашел! Вот бриллиантовый перстень с гербом университета. Он вор и убийца!
Казалось, внезапная мысль озарила Кричтона.
– Здесь скрывается какая-то тайна! – воскликнул он. – Отведите к ректору обвиняемого и обвинителя.
Среди студентов поднялся ропот:
– Он хочет спасти своего соотечественника! – кричали они. – Мы уверены в его виновности.
– Но вы не можете по своему произволу судить его, – строго возразил Кричтон, – передайте его в руки начальства, схватите этого испанца, его обвинителя, и я буду удовлетворен.
– Превосходно! – отвечал Каравайя. – В награду за мои усилия схватить убийцу меня же самого обвиняют в преступлении. Это хорошо. Но если вы, сеньор Кричтон, так легко одурачены увертками вашего земляка, то мои товарищи не так скоро поддаются обману. Ноу da Dios! Они слишком хорошо меня знают, чтобы подозревать в таком гнусном поступке!