Заговор, которого не было...

Миронов Георгий Ефимович

XI. «Соучастники»

В группу, которую следователи так и называли — «Со­участники Петроградской боевой организации», — были включены 173 человека, по тем или иным причинам не подходящие для других «шпионско-белогвардейских групп». Кто-то был замешан в мелкой спекуляции, коей в те голодные годы грешили почти все петроградцы, кто-то неосторожно дал ночлег пробирающемуся в свою деревню из финского лагеря бывшему кронштадтскому моряку, кто-то... Словом, мелочевка, с точки зрения уголовного права. В другой ситуации и не обратили бы внимание на эти мелкие преступления ведущие следователи Петрочека. И, скорее всего, впаяли бы случайно задержанным или арестованным по доносам гражданам минимальные сроки.

Но... Только что разоблачен «Заговор Таганцева», еще не отцвели улыбки на лицах похваленных начальством

сле­дователей, еще работает по инерции запущенная репрес­сивная машина... Так, сходу, ее не остановить, не притор­мозить.

Вот на этом инерционном ходу и была подстегнута в «Заговор» группа из 173 человек, обозванная следователя­ми «соучастники».

Результат превзошел все ожидания: 21 человек расстре­лян, 62 заключены на различные сроки в концлагерь. Правда, 76 — отпущены, но о причинах столь непривычно­го либерализма чуть ниже. А пока посмотрим на примере нескольких судеб, за что же пострадали люди.

Комарова М. О. — на допросах показала, что имела пи­шущую машинку. Расстреляна «за сокрытие типографии, печатание прокламаций».

Гумилев Н. С. — на допросе признал, что получил не­большую сумму денег и ленту для пишущей машинки. Ни­какой деятельности антисоветского характера не вел, про­кламаций не печатал. Что не помешало и его расстрелять как «соучастника».

Белостоцкий Г. А . — юрист дорпрофсожа Мурманской железной дороги. Признал на допросе, что ходатайствовал как адвокат за освобождение задержанного без предъявле­ния каких бы то ни было обвинений Д. Д. Шаховского — сына князя Д. Н. Шаховского. Тут уж поспешили с предъявлением обвинения, но — адвокату Г. Белостоцкому. А обвинив — в содействии князю, — сразу и расстреля­ли. Связь же с «Петроградской боевой организацией» в ма­териалах дела прослеживается с трудом. Единственно, что сближает адвоката с другими проходившими по «Делу Та­ганцева» и расстрелянными петроградцами, так это пользование услугами гражданки Лунд, которая — цитиру­ем показания Г. Белостоцкого — «могла облегчить моей жене всевозможные масленные, молочные, яичные и дру­гие кризисы». А поскольку Лунд «облегчала кризисы» мно­гим петроградским интеллигентам, не очень практичным и чувствовавшим себя беспомощно в дискомфортной си­туации военного коммунизма, то и попала она вместе с теми, кого кормила, в «активные члены «Петроградской боевой организации». И потянула за собой тех, кто еще не был на виду у следователей. Печальный круг замкнулся. Были расстреляны в один день и домохозяйка Ольга Серге­евна Лунд, и адвокат Григорий Львович Белостоцкий. Они прожили разные жизни, но умерли одной смертью. Мир праху их.

Максимов Г. Г. — преподаватель кафедры технологии нефти Технологического института. Расстрелян за знаком­ство с профессором Таганцевым как с... «председателем домового комитета».

Гизетти Л . А . — командир взвода 1 роты 3 минно-подрывного дивизиона. Расстрелян за поддержание знаком­ства с соучениками по Пажескому корпусу. Заодно рас­стреляли и его жену С. В. Гизетти, но по другому обвине­нию — за доставку писем, нелегально переправляемых эмигрантами через границу своим родственникам. Добро­хоты разносили эти письмо по адресам. Всех почтальонов расстреляли.

Пюсс Е. Г. была расстреляна за эту же работу — добро­вольным почтальоном.

Мациевский А. В . — командир подводной лодки «Тур», был расстрелян по еще более расплывчатой формулиров­ке — «как явный враг народа и рабоче-крестьянской рево­люции», хотя никаких доказательств этой вражеской дея­тельности в материалах дела обнаружить не удалось.

Тимофеев В. Н. — расстрелян за то, что осведомлял Орга­низацию профессора Таганцева о состоянии охраны Ка­рельского перешейка. Но следов и этого преступления не удалось обнаружить в материалах дела.

Никитин Б. И ., санитар скорой помощи, расстрелян — цитируем запись, сделанную следователем Якобсоном — за то, что был «причастен к Врангелевской организации, действовавшей под флагом французской разведки». Отку­да были взяты эти обвинения, из материалов дела устано­вить не удалось. Видно только, что вместе с сыном была расстреляна и мать, Никитина М. Д. — за то, что «знала о работе своего сына».

Векк А . С., электрик с корабля «Петропавловск», был расстрелян, цитируем заключение следователя ПЧК Лебе­дева, — за то, что «предложил организации 2 пуда соли и несколько десятков саженей смоляных веревок», которые похитил с корабля «Андрей Первозванный». Как мы знаем из материалов других дел, веревки эти были выменяны на продукты и помогли спасти от голодной смерти несколько человек. Факт хищения, конечно же, не украшает электри­ка, но какое это все имеет отношение к «террористичес­кой организации» во главе с профессором Таганцевым — так и осталось неясным — ни тем, кто проходил по делу «соучастников», ни мне, читавшему эти материалы спустя 70 лет...

Спиро М. С. Как «соучастница» «Петроградской боевой организации» была приговорена к заключению в концла­герь на 6 месяцев за то, что после расстрела 61 участника этой организации побывала на месте расстрела вместе с се­строй одного из невинно убиенных (Попова), а затем еще и на панихиде в Казанском соборе.

Комментировать сей приговор нет смысла, просто вспомнились строки воспоминаний Анны Андреевны Ах­матовой, также побывавшей на панихиде в Казанском со­боре по расстрелянному мужу, поэту Николаю Степанови­чу Гумилеву, и другой, не такой великой и близкой Гумиле­ву, но — тоже поэтессы и друга Николая Степановича, — Ирины Владимировны Одоевцевой. Обе тогда, в 1921 г., побаивались, что и их возьмут после панихиды. Бог мило­вал. А вот совсем случайного человека — ни за что, ни про что — в концлагерь. За то, что поклонилась могилам, по ее честным словам на допросе, «геройски умерших людей», да по-христиански, по-православному помолилась за них в церкви...

* * *

Сохранился замечательный документ эпохи — своего рода «служебная записка», подшитая к делу одного из «со­участников». Процитируем ее фрагментарно: «Совершенно секретно. Сообщаю, что по поводу дела гр. Слозберга... не­обходимо допросить гр. Цветкова П. П. и Годманга Ф. Ф... Гр-ну Цветкову можно сказать, что его моментально выпу­стят, если он только подтвердит (обвинение — Авт.), тов. Цветкова (так в тексте — то гражданин, то все еще това­рищ) нужно постращать. Гр. Слозбергу нужно сказать, что его выдал Герцфельд и Цветков. Цветкову сказать, что его выдал Слозберг».

Удалось прокурорам Генеральной прокуратуры РФ об­наружить среди материалов дел «соучастников» и такой прелюбопытнейший исторический документ, и — одно­временно — трагическую страницу нашей недавней исто­рии, — характеристики, данные старшим следователем Петрочека Назарьевым некоторым подследственным. Приведу одну из них — на Л. Я. Голицыну:

«Прежде всего необходимо отметить величайшее упор­ство, которое проявили все обвиняемые на допросах, так что пришлось с каждым из них затратить необычайное ко­личество энергии и громаднейшее количество часов, что­бы вынудить их признать себя виновным в своих преступ­лениях.

На основании изложенного полагаю:

1. Голицыну Л... признать виновной в сокрытии своего княжеского звания при поступлении на службу в коменда­туру ЧК, в краже бриллиантового кольца и разных мелких вещей преимущественно канцелярского характера...»

По воспоминаниям опубликованным (а автору этой книги — и из воспоминаний своих родных, нигде не публи­ковавшихся) мы знаем, что представители древних дво­рянских, тем более — княжеских фамилий вынуждены были скрывать свое происхождение, которым еще недавно гордились, чтобы не умереть с голоду. «Запрет на профес­сию» существовал тогда необычайно широко и применял­ся очень жестко. Пишет это и князь В. Голицын в цитиро­ванных в начале нашей книги воспоминаниях. Так что на получение признания княжны в княжеском происхожде­нии старшему следователю вряд ли потребовалось «гро­маднейшее количество часов» — факт был известным и скрываем был лишь до поры до времени. «Величайшее упорство» потребовалось, должно быть, товарищу Назарь­еву, чтобы убедить княжну признать факт кражи канцеляр­ских скрепок. Это уже обвинение неприятное, и брать на себя такой грех, конечно же, не хотелось. И уж совсем «необычайное количество энергии» потребовалось следо­вателю, чтобы выбить из столбовой дворянки, представи­тельницы одной из древнейших русских княжеских фами­лий (Голицыны — потомки королевского рода Гедеминовичей) признание в вульгарной краже перстня.