Заговор против маршалов. Книга 2
Шрифт:
За Прокофьевым последовал Евдокимов. Главного дирижера процесса «Промпартии» перебросили на партработу в Ростов.
— Больше ничего для вас нет,— сказали ему в Оргбюро и посоветовали не высовываться. Он и не думал.
Евдокимов, Молчанов, Миронов, Гай — все слишком близко стояли к Ягоде и повсюду совали свой нос. Пора и окоротить. Они несут прямую ответственность за то, что органы оказались не на высоте. Особенно Молчанов с Мироновым.
Времени на раскачку не дали. Реорганизовываться приходилось на полном ходу. «Параллельный центр», «правый блок», «военная организация» — только давай! Успевай поворачиваться.
В работе с военными особисты взяли неплохой старт. Особый отдел осуществлял внутри НКВД контроль за всеми подразделениями, за исключением курировавшего его спецотдела. Ежов решил до поры до времени не трогать Гая, чтобы в нужный момент произвести полную кадровую замену. Первоначально он метил посадить на ОСО Леплевского, но потом возникла мысль послать его наркомом в Белоруссию. В военном округе Уборевича копать и копать. Пусть сперва проявит себя. Есть сигнал, что саботирует новые методы. Это серьезно. У Фриновского тоже свои предложения, на первый взгляд дельные.
Гай, похоже, что-то такое пронюхал, запсиховал — он вообще невротик и лгун, но неважно. Куда они денутся, Гаи — Молчановы? Сперва предстоит основательно прошерстить старую гвардию ВЧК. Быстрых, Стырне, Пилляр, Аршакуни — ребята серьезные. А ведь еще есть бронтозавры: Петерс, Лацис, Бокий, Берзин, Каширин... Кто там еще?.. Живая история... А этот Артузов, он же Фраучи? Гнилая интеллигенция, чистоплюй. Думает, что незаменимый. У нас незаменимых нет.
В пакет для товарища Сталина нарком вложил первоочередной список членов коллегии, подлежащих аресту. Отдельно было приложено личное обращение бывшего комкора Примакова.
«...Я не троцкист и не знал о существовании военной контрреволюционной организации троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 г., я не до конца порвал личные связи с троцкистами — бывшими моими товарищами по гражданской войне, и при встречах с ними (с Кузьмичевым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 г. враждебно высказывался о тт. Буденном и Ворошилове... Личные отношения с бывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались, и со многими я совершенно перестал встречаться... Заявление об отходе от троцкизма я написал в 1928 г. в Кабуле, в полной изоляции от троцкистов — написал честно, без двурушничества, без обмана. Когда осенью 1930 г. вернулся я из Японии и виделся с Пятаковым, меня поразила одна фраза в нашем разговоре. Говоря о линии партии, Пятаков сказал: «Делается то, что надо, но мы, вероятно, сделали бы это лучше». Я ответил на это: «Как можно делить на «мы» и «не мы», раз делается то, что надо?»... Раньше я часто бывал у Пятакова, с этого времени перестал бывать — не было доверия к его честности... После возвращения из Японии я очень активно работал в партии и армии... Я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой доказать это».
Письмо могло иметь значение. Пятакова вместе с Серебряковым, Сокольниковым, Мураловым, Лившицем и другими готовили на процесс «параллельного центра». Радека пока хозяин придерживал. Стержневые линии — оппозиция, военные, хозяйственники, НКИД — пересекались на бывшем замнаркома Сокольникове. Член РВС армий, фронтов, подписал мир с немцами в Брест-Литовске, Гаагская конференция, Наркомфин, полпред в Лондоне — ключевой узел. Даже перекос намечается. А Радек — это в первую голову Троцкий...
По просьбе Ежова Мехлис подобрал некоторые высказывания Карла Бернгардовича. В статье «Под знаменем крестоносцев» обнаружилась хорошенькая штучка:
«Крестоносцы взялись за завоевание земель, расположенных между Вислой и Неманом, как лифляндский орден «меченосцев» (подчеркнуто референтом) взялся за области, расположенные на Двине. Эти рыцарские ордена делали свое кровавое дело под знаком католической церкви. Как же хочет исполнять их заветы г. Розенберг...»
Остальное не представляло интереса. И без того сказано было более чем достаточно. Не против фашиста Розенберга вел полемику Радек. Он спорил с вождем, иезуитским вывертом, зачисляя его в единомышленники германских фашистов.
Ежов обратился к первоисточнику.
В «Наброске плана брошюры «О политической стратегии и тактике русских коммунистов» товарищ Сталин учит, что коммунистическая партия представляет собой «своего рода орден меченосцев (подчеркнуто товарищем Сталиным) внутри государства Советского, направляющий орган последнего и одухотворяющий их деятельность».
Не приходилось сомневаться, куда метил Радек свой подлый, ядовитый, но трусливый укол. Надеялся потрафить загранице. Дома, думал, не разберутся, не сопоставят. Ан нет — сопоставили. В «Портретах и памфлетах» соловьем разливался и тут же норовил ужалить исподтишка, ехидна.
«Нельзя высчитать на счетах «преступлений» и благодеяний — то, что представляет собой Советская власть, по той простой причине, что если считать капитализм злом, а стремление к социализму благом, то не может существовать злодеяний Советской власти. Это не значит, что при Советской власти не существует много злого и тяжелого. Не исчезла еще нищета, а то, что мы имеем, мы не всегда умеем правильно разделить. Приходится расстреливать людей, а это не может считать благом не только расстреливаемый, но я расстреливающие, которые считают это не благом, а только неизбежностью».
Даже тут ухитрился припрятать камень за пазухой. «Преступления», «злодеяния»... Диалектик паршивый. Советская власть не нуждается в адвокатах. Советскую власть не судят, она сама судит.
Записку о заведующем бюро международной информации ЦК тов. К. Б. Радеке Ежов тоже направил отдельным вложением.
Выступая на активе НКВД, он специально привел высказывание товарища Сталина о меченосцах и даже развил его:
— Мы недаром носим эмблему государственной безопасности — меч. Органы охраны пролетарского государства — ядро партии, беспрекословно выполняющее ее высшую волю. Отвечая на вопрос товарищей: «Что важнее — партийная дисциплина или дисциплина служебная?», со всей уверенностью должен заявить: для чекиста на первом месте стоит его служебный долг.
Бухарин чуть ли не ежедневно справлялся, не вернулся ли Сталин. Отвечали все так же: «В Сочи». В редакцию он по-прежнему не ходил. Подсыпал конопляное семя птичкам в вольере, менял воду в поилках, пытался работать.
Однажды позвонил Радек. Сказал, что в редакции назначено партийное собрание.
— Вам непременно нужно присутствовать. Говорю это как член редколлегии,— он и тут не удержался от неуместного ерничества,— не как сотоварищ по указанию.
Бухарин не сразу сообразил, что Карлуша пародирует заявление Вышинского.