Заговор Важных
Шрифт:
Принц так часто предавал, что друзей у него не осталось. Напротив, Анну Австрийскую поддерживал принц Марсильяк, который был ее доверенным лицом с давних пор, он склонил на ее сторону герцога Энгиенского. А сама она заручилась поддержкой принцессы Конде, примеру которой последовал весь клан Бурбонов. Королева наладила отношения с герцогом де Бофором, а следовательно, с Вандомским домом. Наконец, Мазарини также склонялся к прекрасной государыне, а той, в свою очередь, импонировал итальянский министр, утонченный, ловкий, любезный и очень похожий на Бэкингема., Настоящий Бэкингем, только умный!
В конце концов стало ясно, что большинство поддерживает Анну Австрийскую,
Король это понял и уступил. В воскресенье девятнадцатого апреля Людовик Справедливый приказал позвать к себе в спальню королеву, детей, принцев крови, герцогов и пэров, министров и королевских офицеров, дабы всем зачитали королевское постановление, где говорилось, что, когда придет время, регентское место займет королева, а Принц станет при ней королевским наместником.
Согласно постановлению кардинал Мазарини назначался председателем Королевского совета, под его начало поступали канцлер Сегье, интендант финансов де Бутийе и сын оного, де Шавиньи, занимающий пост государственного секретаря по иностранным делам. Членом Королевского совета становился также принц Конде.
Дабы придать документу больше веса, король приказал зарегистрировать его в парламенте. Таким образом, приказ становился законом.
Текст этого закона был целиком составлен Мазарини, при полном — ну почти полном — согласии королевы, Принца и принца Конде.
В тот же самый день Людовик XIII заявил, что хочет вернуть во Францию всех изгнанников, еще не получивших прощения.
Всех, кроме чертовой герцогини де Шеврез.
На следующий день парламент зарегистрировал королевское распоряжение, и Анну стали сравнивать с Бланкой Кастильской. [54] Тем не менее ходили слухи, что ей решение короля не слишком понравилось, ибо она не получала полной власти.
54
Бланка Кастильская (1188–1252) — французская королева, жена Людовика VIII, мать Людовика IX. Регентша (1226–1236) при малолетнем сыне, в 1248–1252 гг. управляла Францией, пока Людовик IX находился в Крестовом походе.
В том, что касается полновластия, ее — разумеется, тайно — утешил кардинал Мазарини. Он сообщил, что королевское постановление вышло из-под пера Шавиньи — что было неправдой! — но он, Мазарини, принял все необходимые меры, дабы его нельзя было применить, — что чистая правда!
Он также дал ей понять, что самое главное для нее — стать регентшей по воле короля, а потом она найдет массу способов укрепить свою власть.
Двадцать первого апреля Людовик Богоданный был окрещен; крестная мать принцесса Конде держала его на руках, ей помогал крестный отец, сицилиец Мазарини.
Король по причине слабости не мог присутствовать на церемонии и принял своего пятилетнего сына только вечером; во время встречи король спросил его, какое имя тот теперь носит.
— Меня зовут Людовик Четырнадцатый, — гордо ответил ребенок.
— Пока еще нет, сын мой, пока нет… но скоро так оно и будет, — чуть слышно проговорил несчастный умирающий.
Двадцать пятого апреля Луи получил от маркиза де Пизани следующее письмо:
Мой дорогой шевалье, дорогой друг,
В Амьене мы столкнулись с воистину плачевной ситуацией. Никакой дисциплины, офицеров практически не осталось, многие просто уехали в Париж, чтобы по примеру маркиза де Жевр заняться личными делами! Приехав, я не обнаружил ни
Спустя три дня, когда Луи с тревогой изучал счета, прибывшие из Мерси, в дверь постучали. Он направился открывать.
На пороге стояла Анна Дакен.
В платье из синего шелка, стоившего никак не менее трех сотен ливров, она выглядела настоящей королевой. Подобранные складки платья оставляли открытой вышитую юбку. Нескромный вырез корсажа был слегка замаскирован пестрыми бантами. Рукава, разрезанные по всей длине, позволяли увидеть тончайшую сорочку.
Она распахнула плащ, приоткрыв молочно-белую грудь; вышитый воротник подчеркивал ее пышность.
Она с улыбкой прошла в комнату, тотчас наполнившуюся запахом ее духов.
— Так, значит, вы здесь живете? — певучим голосом спросила она.
Вытянув шею, она заглянула в приоткрытую дверь задней комнаты.
— Ваша спальня? — поинтересовалась она шаловливо.
Не ожидая ответа, она бросила на стул плащ, кокетливым жестом поднесла руку к груди, достала из складок корсажа листок и протянула его Луи:
— Шевалье, я долго не решалась прийти к вам, хотя мне очень этого хотелось… Но два дня назад я получила вот это анонимное письмо, и оно вынудило меня исполнить свое желание.
Луи развернул бумагу, еще хранившую дурманящий запах тела красавицы.
Сударыня,
Если вы по-прежнему разыскиваете Эвариста Пикара, знайте, он находится в армии, в войсках герцога Энгиенского.
Луи молча прочел записку.
Кто мог послать ее?
— И что вы теперь намереваетесь делать? — любопытным и одновременно игривым тоном спросила красавица.
Решение пришло быстро, но Луи ответил не сразу.
— Я попытаюсь арестовать его, точнее, поручу сделать это офицерам, — обтекаемо ответил он.
— Но так пройдет много времени, — жеманясь, заспорила она. — И потом, как вы собираетесь его искать? Не лучше ли самому поехать в армию, схватить его, привезти в Париж и передать в руки мэтра Гийома, дабы тот занялся им на Гревской площади?
О таком решении Луи не думал. Но возможно, она права.
— В сущности… конечно, да… я поеду.
Подойдя к нему совсем близко, почти касаясь его трепещущей грудью, она проникновенно прошептала:
— Прошу вас, сударь, поезжайте, найдите его. И пусть его повесят. О Боже, — взволнованно добавила она, — помоги мне отомстить за супруга!
Окинув Луи обжигающим, словно угли, взором, она со вздохом добавила:
— Если вы его привезете, сударь, я сумею вознаградить вас по заслугам…
И, резко подхватив плащ, она быстрым шагом вышла из комнаты.
После ее ухода Луи впал в необычайное возбуждение. Наконец-то они смогут распутать этот клубок интриг! А если Пикар знает противоядие, возможно, они смогут даже спасти короля! Подойдя к окну и выглянув на улицу, он увидел, как Анна садится в роскошную карету.
Недолго думая, Луи отправился в Гран-Шатле. По дороге его неотступно мучили две мысли.