Заговоренный меч
Шрифт:
II
Как бы посредине между Абулхаировой Ордой, Моголистаном и Мавераннахром лежит необъятный серый край с колючими травами, который издавна называли Туркестаном. Ограниченный с запада Сейхундарьей, грядой Каратау на востоке, к северу он переходит в степь Дешт-и-Кипчак, а на юге прерывается реками Бадам и Чирчик. Лишь пустыня да отсутствие воды охраняют его от жадных соседей. Песчаные барханы чередуются с просоленными, потрескавшимися от солнца равнинами, из которых наподобие кованых сабель прорываются к небу невысокие каменные утесы. Они как бы предупреждают о скором появлении там, за горизонтом, могучих горных массивов Тянь-Шаня, Памиро-Алтая, Гиндукуша…
И
Как раз на стыке Туркестана и степи Дешт-и-Кипчак течет одна из самых больших казахских рек — Чу. Начало ее в горах Тянь-Шаня, в прозрачных озерах. Но зарождаются ее воды еще выше, в ледниках Терскей-Алатау. Вырвавшись из теснин Алатау, река плавно, величественно продолжает свой путь через пески, пока не попадает в топкие солончаки степи Дешт-и-Кипчак. Там, в просоленной насквозь земле, находится множество полусоленых и пресных озер, соединяющихся друг с другом речками и рукавами. В одно из этих озер и впадает обессилевшая Чу, всего на один конный переход не дойдя до Сейхундарьи. Совсем неподалеку находится еще одно озеро, куда впадает другая степная река, Сарысу, текущая через Дешт-и-Кипчак с северо-востока. Правда, в засушливые годы она порой исчезает на полпути в песках, но опытные люди всегда раскопают пресную воду даже в пересохшем русле.
А на пять конных переходов от того места, где Чу окончательно склоняется к западу, находится Голубое море — Балхаш, в которое впадает пять больших рек.
Таким образом, вся южная часть степи Дешт-и-Кипчак с примыкающими к ней пустынями связана, по существу, единой цепью рек и озер, вдоль которых даже в засушливые годы может пройти конница. В древние времена воды здесь было еще больше. Поэтому и расцвели когда-то города Сыгнак, Тараз, Отрар, от которых можно было водой или рядом с ней проехать в самые глубины великой степи.
Щитом по течению рек Чу, Сарысу, Таласа и частично Голубого моря осели пришедшие с Джаныбеком и Кереем казахские племена и роды. В год переезда еще до наступления осенних холодов свыше двухсот тысяч беженцев расставили юрты вдоль берегов и в удобных, защищенных от ветра предгорьях. Некоторые аулы ушли еще дальше в горы, где и зимой зеленеет трава. Сам султан Джаныбек со своим аулом и туленгутами перешел по льду на другую сторону Голубого моря к дельте реки Каратал, где располагались летние пастбища некоторых казахских родов. Там были построены зимовья для людей и скота.
Авторитет султана Джаныбека был очень велик среди местных казахов, и все они негласно признавали его своим вождем. Это было хорошее начало, и складывающееся казахское государство занимало, по существу, огромную территорию — от озера Теликоль до Тарбагатая.
Таким образом, имея огромные площади для ведения кочевого хозяйства, казахи получили и отличные места для зимовий. Правда, в диких, необжитых местах вдоль рек, а особенно в плавнях по берегам озер водилось в те времена множество хищников, в том числе барсов и тигров. За скотом приходилось глядеть в оба, но, прирожденные охотники и воины, казахи скоро отогнали хищников от своих кочевий.
И все же не настолько был добр хан Иса Буга, чтобы только за одну пограничную службу дать беженцам такие замечательные земли. Недаром ведь говорится, что если степняк дарит что-нибудь ближнему, то дарит самое дорогое или то, что не дает ему покоя. Насколько великолепны были пойменные луга у рек и озер зимой, когда неглубокий снег позволял даже в морозы выгонять скот на пастбища, настолько невыносимы становились они летом, когда неисчислимые полчища комаров и всякого гнуса превращали жизнь людей и животных в настоящий ад. Поэтому и не селились здесь издавна люди. Едва пригревало весеннее солнце, как приходилось оставлять стойбища и уходить куда глаза глядят из этих мест. Джаныбек с Кереем каждую весну все больше задумывались над тем, где находить джайляу. Сто двадцать тысяч юрт насчитывалось теперь в их подчинении, и все богатство казахов — скот — целиком зависело от удобных пастбищ…
Волей-неволей, а ушедшие с ним в пределы Моголистана казахские аулы каждое лето возвращались в районы к западу от Голубого моря, которые еще принадлежали Абулхаировой Орде. Но у хана уже были руки коротки дотянуться до них, и очень быстро эти земли стали негласно считать отпавшими от него.
Жившие на них казахские роды тоже приняли над собой власть султанов Джаныбека и Керея.
Все эти объединенные роды, возглавляемые решительными и деятельными людьми, стали такой силой, с которой приходилось считаться. И через пять лет после массовой откочевки из степи Дешт-и-Кипчак совет биев и аксакалов всех родов и племен, подчиненных Джаныбеку и Керею, пришел к важному решению. В начале весны султан Керей, как старший, был по предложению Джаныбека провозглашен ханом Белой Орды — Орды казахов.
Это было уже открытой заявкой на создание казахского ханства. И дело заключалось не в формальном провозглашении собственного хана. Этой же весной наметили откочевку главных аулов на летние пастбища далеко в степь Дешт-и-Кипчак.
— Степь издревле принадлежала нам, — говорили на совете представители родов и племен. — Хан Абулхаир сам почти ушел из родных мест со своей ставкой. А мы возвращаемся к себе домой. И если Абулхаир попробует помешать нам, то будем биться с ним, как с чужим ханом-завоевателем!..
И биться действительно пришлось, но не с самим ханом Абулхаиром. Ставка его теперь была на подступах к Мавераннахру, и не мог он, как прежде, молниеносным набегом покорить непокоренную степь Дешт-и-Кипчак. Все, что сумел он сделать на этот раз, это послать десять тысяч лашкаров во главе с грозным полководцем Карачином. Войско довольно быстро настигло медленно двигающиеся через степь казахские аулы, но выполнить приказание Абулхаира — загнать их в пески и уничтожить до единого человека — так и не смогло. Вслед за аулами в боевом строю шло тридцатитысячное войско отборных джигитов во главе с самим Джаныбеком.
Султан Джаныбек попросту сделал вид, что не замечает всадников Карачина. А те последовали примеру дворовых собак, провожающих на безопасном расстоянии матерого волка. Долго ехали они следом за аулами, не осмеливаясь напасть. Изредка передовые разъезды метали стрелы в отставших, но, как только джигиты султана Джаныбека замедляли бег своих коней, лашкары отступали.
И вдруг все тридцать тысяч казахских всадников повернулись и всесокрушающей лавой помчались на лашкаров, охватывая петлей их войско. Это был старый степной прием, забытый Карачином. Пока полководец пришел в себя, отступать уже было поздно. Голая степь расстилалась вокруг, скрыться было некуда, а тридцать тысяч джигитов натянули луки и лишь ждали команды Джаныбека, чтобы в полминуты освободить свои колчаны. Вряд ли после этого уцелел бы хоть один из лашкаров. А если бы и уцелел, то не ушел бы от аркана.