Заговорщица

Огромная толпа заполнила Гревскую площадь, но на этот раз люди собрались не для того, чтобы полюбоваться повешением, насладиться зрелищем пыток на дыбе или увидеть, как поджаривают на медленном огне еретика. Народ вышел на площадь посмотреть, как двинется крестный ход в Шартр и добрые парижане пойдут на поклон к королю Генриху III.

Большинство жителей города считали, что шествие нужно для заключения мира между королем и его столицей. Конечно, Париж ждал некоторых уступок со стороны Его Величества, и прежде всего — изгнания господина д'Эпернона

Но те из парижан, кто были посвящены в планы герцога де Гиза, полагали, что крестный ход должен внушить королю некий спасительный страх и, в награду за смирение горожан и их раскаяние в содеянном во время дня Баррикад [1] , заставить Генриха объявить беспощадную войну гугенотам, проще говоря, уничтожить всех еретиков до единого.

Еще менее многочисленны были посвященные в тайные замыслы вождей Католической Лиги: истинные защитники святой веры намеревались захватить короля, надежно заточить в монастыре, а потом уговорить отречься от престола и принять постриг.

И, наконец, кое-кто из паломников, числом не более дюжины, направлялся в Шартр для того, чтобы убить Генриха III.

Но одинаково довольны были все.

Народ толпился не только на Гревской площади; соседние улицы были также запружены горожанами в касках, с протазаном в одной руке и со свечой в другой. На шее у всех висели четки. Кроме лигистов, которые во что бы то ни стало хотели попасть в Шартр, где укрылся король, к процессии примкнули многочисленные нищие.

Крестный ход должен был достичь Шартра лишь на четвертый день. Герцог де Гиз объявил, что намечено три привала, во время которых паломников будут кормить: на каждой остановке предполагалось заколоть по пятьдесят быков и по двести баранов. Парижские нищие не без основания решили, что крестный ход — прекрасная возможность наесться до отвала за чужой счет.

Итак, в этот день с восьми утра зазвонили колокола во всех приходах Парижа. В первых рядах процессии двигались депутаты парижской ратуши, за ними шли кюре и викарии, потом вереница монахов разных орденов: фельяны, капуцины, члены Белого Братства Кающихся. На этот орден обращали особое внимание — ведь он был основан самим Генрихом III совсем недавно.

В восемь часов в Соборе Парижской Богоматери отслужили молебен, на котором присутствовал глава Католической Лиги Генрих Святой, то есть Генрих Гиз. Процессия двинулась в Шартр, сопровождаемая приветственными криками «Да здравствует Лига!», «Да здравствует великий Гиз!» Раздались оглушительные залпы праздничного салюта.

Удивительное зрелище являла собой процессия. Впереди шагали двенадцать апостолов, одетых точно так же, как во времена Христа. Правда, из-под римских туник выглядывали кирасы, а на головах красовались каски, увенчанные султанами.

За апостолами следовали римские солдаты, в руках них были орудия, какими пытали Христа: один потрясал копьем, другой держал шест с губкой, третий нес ведро.

А затем перед горожанами разыграли целый спектакль. По улицам шествовал сам Иисус Христос, влачивший огромный крест. Господа нашего изображал Анри де Бушаж. герцог де Жуайез, принявший монашество под именем брата Анжа в монастыре капуцинов. Позднее он оставил монастырь и посвятил себя ратным подвигам, но потом снова надел рясу.

Итак, герцог де Жуайез (он же брат Анж) тащил на плечах огромный крест, к счастью, картонный; на голове у него был терновый венец, также из картона, на шее — четки, отличительный знак сторонников Лиги. С лица «Спасителя» капала красная краска, изображавшая кровь. Рядом шли два юных капуцина, игравшие роли Марии Магдалины и Пресвятой Девы.

Вслед за Жуайезом брели два здоровенных молодца с хлыстами. Всякий раз, когда они делали вид, что бичуют Христа, толпа взрывалась возгласами негодования. Было ли это негодование истинным или притворным, сказать трудно.

Время от времени мучители Христа кричали:

— Вот как обращались гугеноты с Господом Нашим!

Толпа, не замечая причудливого анахронизма, впадала при этих криках в ярость и охотно подхватывала:

— Смерть еретикам!

Итак, монахи, священники, апостолы, Христос и просто паломники, со свечами и аркебузами, вышли из городских ворот Парижа и двинулись по Орлеанской дороге, то есть в сторону Шартра. Крестный ход сопровождался пением псалмов и воинственными кличами.

Шагах в двадцати позади Христа (он же герцог де Жуайез, он же брат Анж) брели четыре паломника. Они держались рядом, шли, не поднимая глаз и низко надвинув капюшоны. На шее у каждого красовались огромные четки — похоже, паломники отличались исключительной набожностью.

Понемногу порядок, который соблюдали участники процессии, выходя из Парижа, расстроился, и эти четыре человека оказались прямо позади Христа. Как раз в этот момент брат Анж звучным голосом воскликнул:

— Братья мои, смерть гугенотам, что бичевали меня!

Толпа гулом одобрениия встретила слова фанатика, Жуайез возгласил:

— Мы идем на поклон к царю Ироду!

— Мы идем к королю! — прервал Жуайеза чей-то уверенный голос. — К королю, сударь! Париж идет мириться со своим государем!

— Хорошо сказано, господин де Бюсси-Леклерк! — ответил брат Анж. — Идемте же к королю, братья мои, пусть Он прикажет изгнать гугенотов!.. Смерть еретикам и их пособникам!

— Вот это верно! — отозвался Бюсси-Леклерк. — Смерть Сорока Пяти!

— Смерть! Смерть! — вторила толпа.

— Так вперед же! — воскликнул Жуайез.

Процессия продолжала движение, растянувшись километра на два. Через несколько часов после выхода из Парижа паломники брели уже беспорядочно, ряды их смешались.

Четверо мужчин, о которых мы упоминали, теперь не прятались и беседовали открыто. Никто не обращал на них никакого внимания: участники крестного хода пели, шумели, спорили.

Герцог де Гиз с братьями, а также пятьдесят хорошо вооруженных дворян уехали далеко вперед, оторвавшись от этого человеческого стада. Гиз и его приближенные беседовали вполголоса о чем-то важном.

А четверо приятелей-паломников обсуждали собственные дела.

— Слушай, Шалабр, — сказал один из них, — как тебе вопли брата Анжа?