Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 16
Шрифт:
– Колдун, что ли? – удивилась вслух Ирина, а про себя подумала: «Да он еще и ненормальный».
Но свекор ответил спокойно и даже с каким-то достоинством:
– Да, я колдун. Если хочешь, могу тебе показать образ твоей матери.
Сказав так, он встал, открыл сундук и достал из него огромную черную книгу, завернутую в головной платок. Затем он зажег свечи, начертил круг и поставил Ирину в этот круг. Сам сел на сундук и велел стоять и молчать. С шепота он перешел на речь, слова были незнакомыми, не вполне внятными. Все быстрее и быстрее говорились какие-то слова, и у Ирины поплыла комната перед глазами, ей показалось, что она двигается и летит. Захотелось на что-нибудь опереться, так как было ощущение, что еще немного, и она упадет откуда-то сверху вниз. Неожиданно она увидела свою мать, та двигалась около нее и абсолютно не замечала свою дочь. Затем она пропала, как и появилась. Свекор закрыл книгу и стер круг с пола. Ирина озиралась по сторонам, не находя объяснения тому, что же это было. Она стала спрашивать свекра, но тот стал требовать ласки, обещая после любовных утех ответить на любой ее вопрос. Когда все закончилось, Ирина от свекра узнала следующее: община эта непростая и он в этой общине – глава.
Если даже он велит кому-либо из общины поджечь себя, то все будет сделано немедленно и никто не задумается над приказом. Он вообще может очень многое, а его дед мог даже в скотину обращаться, правда, самому свекру не все передано, да ведь и того, что он знает, хватит за глаза.
– У меня много женщин, и у многих от меня дети. Только вот такой красивой, как ты, у меня еще не было, и ты беременна от меня, хотя сама еще этого не знаешь.
– А муж? Он-то как на это будет смотреть? – спросила Ира.
– А его не будет, я соперников не терплю.
И действительно, Иринин муж пропал, пропала куда-то и свекровь. На вопрос, где они, свекор ответил:
– Дал я им по удавке, они в лес пошли
Ирина больше не трудилась, в доме шмыгали какие-то старухи, варили, убирали, исчезали. А свекор совсем потерял голову, видимо, и вправду сильно любил свою молодую сноху или жену. Название трудно подобрать в такой ситуации. В ее комнате появилось зеркало, чего нельзя было иметь ни одной женщине в общине. Разглядывая себя, Ирина дивилась, не веря, что и вправду это она такая красивая. Белая, нежная кожа и румянец, подобный нежной заре. Волосы были густые и длинные. Только талия пропала – она ждала ребенка.
Родился мальчик, и к нему приставлены были две няньки. Свекор любил Ирину какой-то болезненной, даже страшной любовью. Он ревновал ее, и она была свидетелем, как он позвал одного парня из общины, подал ему ремень и сказал: «Иди и закончи свою жизнь, как Иуда» – и что-то добавил, похожее не то на странную молитву, не то на заклинание. Парень вышел и пошел в лес. Больше его не видели.
– Всех порешу за тебя, – говорил он ей, тиская ее в постели. – Своих не пожалел, а чужих сотру с лица земли. Так что смотри не играй глазами с мужиками, не вводи меня во грех.
Чтобы удивить и привязать ее к себе, он показывал ей огромное количество золота и говорил, что у него всего много. По ее просьбе он не раз вызывал образы матери и отца, она смотрела на них уже без того страха, что в первый раз. Смотрела, как смотрят на изображение в телевизоре. Он развлекал ее тем, что вызывал грозу и показывал разные чудеса. Если бы кто-нибудь раньше рассказал ей об этом, то она бы никогда не поверила.
Однажды свекор пришел сердитый и стал ей говорить, что ему нужно ехать в город, но и ее он здесь не оставит. Говоря это, он все швырял, метался, и на него было страшно смотреть. Наконец он подскочил к ней и схватил ее руками за шею, как бы желая задушить, но не душил, а держал крепко, глаза его были безумны, и он ей говорил:
– Ты молода, ты красива, а я стар. Иногда я хочу убить тебя, чтобы ты не досталась никому. Если я буду умирать, я, наверное, так и поступлю. А пока я жив, ты будешь только моя. Я не могу не ехать, но и тебя не оставлю. Если ты надумаешь убежать от меня, знай, я клянусь своей вечной душой, что сила моя и мертвые духи тебя отыщут. Я уничтожу тебя. Или нет, я уничтожу нашего сына. Вот какое наказание будет тебе за побег от меня. Я ведь знаю, как ты любишь мальчишку!
Ирина вырвалась, говоря, что у нее и мыслей не было бежать, так как она его любит и зря он ее ревнует и обижает: никто, кроме него, ей не нужен. Понемногу он успокоился, но сказал, что собирается оставить сына в общине до их возвращения.
– Лучше уж убей, но без Володеньки я никуда не поеду, – возразила она свекру.
Приехав в город, Ирина улучила момент и сбежала вместе с сыном, а через день с ее ребенком случилась непонятная болезнь. Не стал закрываться рот, и слюна текла по подбородку. Сын боялся вида унитаза, кричал и упирался и ни за что не хотел садиться на унитаз. Потом он стал бояться есть, кричал, что подавится, и врачи положили его в психбольницу.
Ирина ясно слышала, как ее зовет свекор, крик был так реален, что она оглядывалась в ужасе по сторонам. Когда в очередной раз Ирина пришла к сыну в больницу, сидя в коридоре, она познакомилась с женщиной, которая и рассказала ей о моем существовании и моих книгах. Так мы познакомились с несчастной женщиной, которая и сама уже была на грани сумасшествия. Мне пришлось ради спасения Ирины и ее ребенка применить способ, к которому я стараюсь никогда не прибегать. Ирина свободна, ее мужа (свекра) больше нет, Володя выздоровел и теперь учится в школе, он хороший и способный мальчик.
Способ уничтожения врага я рассказывать не буду по вполне понятным соображениям, а вот один из способов снятия староверческого заклятия я вам разъясню.
Прежде чем начать, обойдите все пороги в вашем доме и на каждый встаньте обеими ногами. Затем берут атаме (нож), одним ударом отсекают голову черному петуху. Держат его за лапы и двигаются с ним так, чтобы капли крови из его шеи образовали круг. Ставят в этот круг больного, крестят его рукой, но не ото лба больного человека, а так, чтобы крест получился выше головы и волос и до самого пола. Отсчитайте от круга семь половиц и, стоя там, читайте:
Господи, Ты создал весь мир за неделю.
Благослови, Господи, для меня число «семь»!
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Я, Божья раба (имя),
На седьмой половице моя нога,
Под моей ногой сердце моего врага.
Заклинаю его цифрой «семь» и повелеваю
Окаменеть моему врагу, одеревенеть.
Путаю я ему его знаки, его слова,
Отупей, окривей его голова, его мозг,
Все его чресла, всегда и на перекрое.
Бога слово первое, мое второе,
А раба (имя) – слово никакое.
Как мертвые недвижимые,
Руками не двигают, ногами не стучат,
Глазами на людей и на меня не глядят.
Так и мой враг (имя) окостеней, одеревеней,
И мыслить против меня не посмей.
Снимаю я заклятье с рабы Божьей (имя)
Честным крестом, седьмым числом.
Слово мое твердо, дело мое лепко и цепко.
Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь.
Порча на буйное помешательство
Из письма:
«Уважаемая Наталья Ивановна, пишет Вам незнакомая женщина и несчастная мать.
Ваш адрес мне дала очень старая женщина, ей 98 лет. Звать ее Лома Аграфена Илларионовна.
Она сказала, чтобы я написала Вам ее имя и что Вы ее знаете еще по Baшей бабушке Евдокии. И поэтому, Бог даст, милостливо не откажете мне в своей помощи.
Опишу по порядку, в чем моя беда. Буду писать все, как есть, не утаивая ничего, как велела мне Аграфена Илларионовна.
Три года назад мой единственный сын ушел из дома здоровым, а вернулся полоумным. До сих пор не пойму, как он, будучи в невменяемом состоянии, нашел дорогу домой. Ведь он даже меня, свою мать, тогда не признал. Мне пришлось вызвать «скорую», и его увезли в психушку.
Так и стали жить: то он в больнице, то его отпустят пожить домой. Сидит он в комнате и будто спит.
Стала я повсюду искать бабок-знахарок. Посмотрят они на него и отказываются. Одни говорят:
– Поздно уже лечить.
Другие перекрестятся и скажут:
– Господи меня оборони в это ввязываться.
В конце концов дали мне адрес Аграфены Илларионовны. Поехала я, а мне сказали, что она здесь уже не живет. Стала я спрашивать адрес нового местожительства Аграфены – не дают. Тогда я встала на колени и сказала, что не уйду с этого места, пока не скажут, где она теперь живет. Дали мне адрес, и оказалось, что она теперь живет в монастыре. Поехала я туда – ведь отчаявшаяся мать преграды не знает.
В монастыре мне сказали, что в миру люди живут с мирскими именами, а в монастыре у них уже имена от Бога. Это значит, что я теперь не смогу узнать, какое имя носит в монастыре Аграфена. Может, она Мария, может, Ульяна – только настоятельница и Господь это знают.
Залилась я горькими слезами. Белый свет мне в копеечку показался.
Пошла тогда монашенка к настоятельнице и, видно, ей обо мне все рассказала. Привели меня к ней по ее разрешению. И стала я просить, умолять объявить мне послушницу Аграфену, дать мне возможность с ней поговорить. Но настоятельница не согласилась. Тогда я сказала ей, что не верю тому, чтобы Господь у такого святого порога, как этот монастырь, отказал мне в своей помощи, хотя бы через своих верных служительниц, ибо для чего тогда cтоит этот дом из такого множества камней, если не для помощи тем, кто находится в великом отчаянье. Я говорила настоятельнице:
– Разве легче будет Вам, если я не снесу больше этого испытания и покончу с собой и со своим несчастным сыном, чтобы уже не мучиться и не страдать, ибо всякое терпение может быть переполнено.
Не знаю, слова мои ее убедили или сам Бог, только позвала настоятельница послушницу и велела ей проводить меня в келью к той, к которой я приехала.
Когда я вошла в маленькую комнату, то увидела стоявшую на коленях очень старую женщину. Послушница закрыла за моей спиной дверь, а я стала ждать, когда затворница дочитает свои молитвы.
Наконец она поднялась с колен, и мы с ней присели на деревянные лавки. Стала я рассказывать ей о своем Никите, о том, что он всегда был добрым
Еще я сказала, что сын мой приехал со мной, он сидит в монастырской сторожке со сторожем. Аграфена (новое ее имя я по ее просьбе не называю) велела привести к ней Никиту. Посадила она его перед иконой Спасителя и сказала:
– Лечить я его не буду а вот вспомнить ему дам, чтобы ты знала, от чего он занедужил. Я буду читать про себя сильную молитву на его ангела-хранителя, и он отворит его разум для памяти. Язык его будет рассказывать, как и из-за чего приключилась с ним беда. Но помни, матушка, чтобы ни слов твоих, ни рыданий ни я, ни его ангел-хранитель не услышали, потому что тут же дверь его памяти захлопнется и ты уже никогда правды о его горе не узнаешь. Сиди как немая, молчи и слушай.
То, что стало происходить дальше, нельзя объяснить не чем иным, как одним словом – чудо. Мой сын стал говорить, а точнее, рассказывать совершенно дикую историю, которая перевернула мое представление о моем собственном ребенке.
Я буду рассказывать его историю в том же порядке и так, как услышала ее сама. Упущу только незначительные детали, которые, на мой взгляд, не столь значительны и серьезны.
Голос сына звучал глуховато, как спросонья, но мне было слышно каждое слово его рассказа:
“Я очень рано стал интересоваться, как устроена женщина. Не знаю, во сколько лет у других детей просыпается интерес к противоположному полу, а я в девять лет вовсю занимался онанизмом. Несколько раз я сильно влюблялся в одноклассниц. Потом я имел связи со многими женщинами, но все они были гораздо старше меня. Не знаю, чем я их привлекал, но я видел, что они действительно любили меня и переживали, если я с ними шел на разрыв.
Иногда у меня был роман сразу с двумя-тремя дамами.
О моей личной жизни не знал никто – ни родные, ни друзья. Мама вообще, видимо, считала меня святым и чистым мальчиком. Я никогда не думал, хорошо ли я поступаю, имея и обманывая сразу нескольких женщин. Мне нравилось чувствовать себя падишахом. Мысленно я возводил одну из своих женщин в чин старшей жены (по возрасту), самую пылкую и красивую называл любимой женой. Постепенно мне действительно захотелось иметь coрок жен. И я дал себе слово, что так оно и будет.
Знакомился я с женщинами достаточно легко. Я хотел, чтобы в моем гареме были по виду и возрасту абсолютно разные жены. Она женщина была старше моей матери на десять лет. Сперва она настороженно относилась к моим ухаживаниям, ей не верилось, что такой юнец может потерять из-за нее голову. Но я был упорен. Я писал ей стихи и песни, покупал цветы, стоял перед ней на коленях и говорил, что отравлюсь, если она не будет принадлежать мне. Наконец она сдалась. Но я сказал ей, что хочу видеть ее в фате и чтобы наша брачная ночь началась после тайной свадьбы.
Никогда не забуду, как ее увлекла эта моя мысль. Она купила себе фату, белое платье, два кольца, и мы вдвоем отметили нашу свадьбу.
Я ей говорил, что на регистрацию мы пока не можем рассчитывать, так как моя мать вряд ли разрешит мне этот брак. А поскольку у нее больное сердце, то лучше пока скрыть происходящее между нами.
Я бывал у нее два-три раза в неделю, оправдывая это тем, что учусь и к тому же ухаживаю за больной матерью.
В то же время я знакомился со следующими своими женщинами, действуя по той же не дававшей сбоя программе или, точнее сказать, по плану.
Все мои женщины любили меня и верили в мою учебу и в тяжелобольную мать. Мне было приятно думать, что у меня, как у падишаха, есть столько жен, только мой гарем существовал не в одном месте, а в разных квартирах и домах.
Поскольку я выбирал себе женщин очень состоятельных и намного старше себя, то все они старались меня баловать и давали мне деньги. Денег у меня было очень много, я мог их тратить на более молодых и менее обеспеченных своих жен.
Однажды я сидел в кафе (а все мои жены и моя мать думали, что я в институте) и пил кофе. В зал вошла очень молоденькая и хорошенькая девушка, она стала убирать посуду и вытирать столы. Я обратил внимание, какие у нее густые и длинные косы, тонюсенькая талия и совершенно детская грудь. То ли из-за белых волос, то ли из-за чистого личика, но она мне напомнила Снегурочку из детской сказки. Я представил, как она меня обнимает, и я, размечтавшись, подумал, какой я буду падишах, если не получу в гарем такую звезду. Она будет украшением моего гарема.
В этот вечер я проследил ее до дома, где она живет. Это оказалось далеко не просто. Жила она на отшибе в частном домике. Как я потом выяснил, родителей у нее не было, ее воспитала старая бабка.
Недели две я за ней упорно ухаживал. Вначале садился за столик и смотрел на нее не отрываясь. Она это видела и сильно смущалась. Потом я подарил ее портрет, который набросал там же, в кафе, сидя за столиком. Цветы, конфеты, пушистый зайчик в подарок, затем свидание и золотая цепочка с сердечком.
Она была влюблена и счастлива. Все шло по плану. Я рассказывал о том, как больна моя мать и что она очень ревнива ко всем женщинам, которые могут отнять у нее последнее время жизни, которое я мог бы провести с ней, а не с ними.
Аня соглашалась, что пока не стоит ничего говорить маме. Регистрация – это всего лишь бумага, внушал я своей самой молодой и самой красивой будущей жене.
Я сам купил ей фату, платье и кольца, и, пользуясь тем, что по выходным дням Анина бабушка целый день была в церкви, мы сели с ней за накрытый стол. Я надел ей на палец кольцо, а она мне, и мы поклялись друг другу, что с этого дня мы супруги. То же самое было у меня и раньше, но никогда у меня, во-первых, не было девственницы, а во-вторых, такой очаровательной и молоденькой жены. Ей было всего 16 лет.
Всякий свободный от моего гарема час я летел к ней, и мы занимались любовью.
Если я знал, что у нее дома бабушка, мы шли с ней в гостиницу. Благо, денег у меня было очень много.
Все было прекрасно, но однажды я вышел из дому и увидел Инессу Сергеевну, мою старшую и очень богатую жену, которой я был обязан своей шикарной машиной, поездками на Кипр, личным, и немалым, счетом в банке.
Я спросил ее, почему она здесь и как она узнала этот адрес, ведь я всегда говорил ей совершенно другой.
Инесса села со мной в машину и сказала, что когда есть деньги, то можно получить любую информацию, тем более что платных детективов нынче пруд пруди. Впервые она разговаривала со мной таким тоном. Я сидел, слушал, и у меня побежали мурашки по коже.
Оказывается, Инесса давно начала подозревать меня во лжи, наняв человека, узнала о всех моих женах. Я видел, как ее бьет злобная нервная дрожь, и мне нечего было сказать в свое оправдание.
Инесса сказала, что никому не позволит использовать себя в качестве дойной коровы, что, если я посмею появиться хоть раз у одной из своих женщин, она соберет всех моих баб, расскажет обо всем, и они все вместе раздерут меня на куски.
Я вынужден был дать ей клятву, что никогда больше ей не изменю, а сам думал, не закрыла ли она мой счет в банке.
Всю неделю я таскался к Инессе и делал вид, что действительно ее очень люблю, а все остальные женщины – это проделки шалопая, издержки молодости. С кем, мол, не бывает. Но я не думал, что сильно буду скучать по моей Анютке. В конце концов я извернулся и поехал к ней. В кафе мне сказали, что Аня три дня не была на работе, и я не мог знать, дома ее бабка или нет, но все-таки поехал к ним домой. Аня была дома. Дома была и ее бабка.
Оказывается, когда я исчез, Аня стала сильно переживать и плакать. Видя ее переживания, бабка вызнала у нее обо всем, что произошло между нами. Узнала она и о том, что ее малолетняя внучка беременна.
Когда я приехал, они обе обрадовались, а я отговорился тем, что мать совсем плоха.
Мы пили чай, когда в дверь постучали, и в комнату одна за другой стали входить все мои жены. Началось что-то невообразимое. Все они орали, обзывали меня и оскорбляли, хлопали дверьми и уходили.
Наконец ушла и Инесса, сказав, что я приползу к ней, когда у меня кончатся деньги.
Бабка Анны стояла как вкопанная, пораженная происходящим. Я думал, что она начнет на меня орать, но она сказал как отрезала, что поскольку ее внучка через мой обман забеременела, пусть у меня хоть и было сто жен, но она заставит меня жениться на Анне. «Иначе, милок, я тебя изничтожу. Род мой от колдунов, и хотя я уже много лет этим не занимаюсь, ради такого случая возьму грех на душу и сделаю из тебя либо человека либо полного идиота, который и имени своего не будет знать», – сказала она.
Тут она оглянулась и спохватилась, что в комнате и в доме не было видно Анны. Она кинулась во двор, а потом я услышал ее душераздирающий крик. Когда я вбежал вслед за ней в сарай, то увидел висевшую в петле Анну. Анина бабка стала кричать что-то страшное, не то проклятье, не то какую-то странную молитву. Больше я ничего с этого момента не помню”.
На этом месте мой сын замолчал, и я увидела, что у Аграфены перестали шевелиться губы. Значит, молитву она больше не читала и сын мой опять впал в оцепенение. Аграфена сказала:
– Все. Теперь ты знаешь, что произошло с твоим сыном. Свое обещание я сдержала. Сдержу и слово, данное тебе до того, как я узнала его поганую историю. Дам тебе адрес того человека, чья бабка была нам головой. Она поможет твоему сыну – ум-то она поставит ему на место, а вот совесть, если ее от природы нет, она и не объявится. Молись о прощении его души.
Будешь писать Евдокииной внучке, скажи, что что Аграфена из рода Лома кланяется ей в самые ноги в память о справедливой и мудрой Евдокии.
Вот как оказался у меня Ваш адрес, дорогая Наталья Ивановна.
Не знаю, какими святыми просить Вас, чтобы Вы не только его грех увидели, но и мое материнское горе, а я всю жизнь буду замаливать то, что натворил мой сын».