Загул
Шрифт:
В комнату вошла украинка Галка и, ни слова не говоря, принялась наводить порядок на столе. Двигалась она без особого изящества, но мужчины притихли, с интересом за ней наблюдая. Выставив чистые рюмки, Галка подкатила к столу бар на колесиках и удалилась.
– Повезло Хохлу с бабой, – заметил хозяин. – Главное дело, помалкивает – не то что другие прочие.
– Ты тоже женат? – поинтересовался Нефедов.
На Галино лицо набежала тучка.
– Женат. Я свою в нашем стриптиз-клубе надыбал, а надо было, как Хохол, с хутора брать. Ноги
– И где же она сейчас?
– Слава богу, в Испании. Силикон себе новый вставила – и к морю… Ничего, вот детей ей заделаю – будет знать, как по курортам шастать.
– А сам-то ты как? Толя говорит, ты вроде вышел из своего профсоюза?
– Так и есть… – Галя вздохнул с печальной усмешкой. – Теперь я типа на дембеле. Да и с кем воевать? Братва моя полегла смертью храбрых, а кто уцелел, все теперь в бизнесе.
– И ты, значит, тоже?
– Что я, хуже людей? Вот, магазин открыл – торгую стройматериалами.
– Интересное дело.
– А то! Доска шпунтованная, тес, вагонка… Я тут и к культуре пристрастился. Видал мою галерею? Как у Армани стал одеваться, так меня это дело и засосало. Бабе силикон да цацки, а мне живопись подавай…
Демонстрируя свою тягу к культуре, хозяин достал из бара бутылку текилы. Толя с Нефедовым возражать не стали, хотя предпочли бы водку. Ксенофонтову было все равно, что пить, но он никак не мог принять вертикальное положение.
Но разговор получался и под текилу. С первой же рюмкой нахлынули воспоминания – как оно и должно быть у старых, давно не видевшихся приятелей. Потом они перешли опять к текущей современности. Говорили о женах, о культуре, о шпунтованной доске. Беседа, как водится, шла с пятого на десятое, но Игорь чувствовал, что в душе его будто распускается какой-то туго завязанный узел. Он был готов уже поделиться с товарищами своими глубоко личными переживаниями и признаться им в том, что ушел час назад из семьи. Но внезапно хозяин дома перестал ему отвечать. Буквально на полуслове Галя уронил голову на грудь, а затем медленно повалился на спящего уже Ксенофонтова.
– В отрубе, – сочувственно прокомментировал Толя. – Они эту гадость из кактуса гонят…
Немного размыслив, Хохол объявил, что Галю и Ксенофонтова надо «уложить по-нормальному».
– Пойду к жинке, распоряжусь насчет постелей, – сказал он и вышел из комнаты.
Оставшись без собеседников, Нефедов налил себе еще текилы, выпил и впал в задумчивость. Еще немного, и он присоединился бы к спящим товарищам. Где бы ни разместила их на ночь чета хохлов, утром Нефедов и Ксенофонтов нашли бы друг друга и вместе на красной машине поехали бы на работу. И завод не заметил бы их помятых лиц, и все бы, наверное, обошлось. Но внезапно у Гали в нагрудном кармашке заиграл мобильник.
Галя на секунду перестал храпеть, почесал грудь, но не проснулся. Нефедов осторожно двумя пальцами извлек телефон из его кармашка и посмотрел на экранчик. Звонил Шерстяной. «Смотри-ка, – удивился Игорь. –
– Слушаю…
– Алло, алло, Галя! – залопотало в мобильнике. – У меня к тебе исключительное предложение…
– Я не Галя, – сказал Нефедов.
Голос Шерстяного пресекся.
– Правда?.. А кто вы, пардон?
– Галя спит, а я Нефедов.
– Нефедов! – обрадовался Шерстяной. – Здорово, Гарик! А почему ты на проводе? Или вы с Галей пьете?
– Нет, уже спим, – усмехнулся Нефедов. – Ты скажи, если важное, я ему передам.
– Важное… Он живопись собирает, а я для него картину нашел – «Почечуево зимой» называется, не пойму только, чьей кисти.
– Ты что же, – удивился Нефедов, – живописью теперь торгуешь?
– Нет, – Шерстяной хихикнул. – Я торгую своим наследством. Дядька у меня преставился – Питерский, если помнишь. Отличный оказался дядька – квартира его мне досталась как единственному родственнику.
– Поздравляю… И как квартира?
– Квартира – нет слов! Профессорская… Да ты приезжай, сам увидишь.
Нефедов задумался.
– Приехать к тебе?..
– Приезжай! Выпьем за новоселье.
– Слушай… А что, если я прямо сейчас приеду?
– Какие вопросы? Сейчас прямо и приезжай!
Нефедов расспросил Шерстяного, как к нему добраться, и, отключив телефончик, вернул его в Галин кармашек.
Большей глупости, чем путешествие в шестьдесят верст на ночь глядя в нетрезвом виде, Нефедов придумать не мог. Однако так получилось, что его опять некому было остановить, и даже собак во дворе Галка еще не спускала.
Шелапутинский переулок
– Три восемьсот пятьдесят! Дочь! Роддом имени Клары Цеткин. Переулок Шелапутинский… Запомнил?
Далекий голос тети Тани еле слышен. Расстояние съедает индукцию; слабеньких междугородных токов не достаточно, чтобы как следует разговорить большой металлический телефон. Он висит на стене в заводской проходной рядом с бюро пропусков, под плакатиком «Не болтай».
– Шелапутинский… – повторяет Нефедов, выцарапывая слово ключом на стене.
– Эй! А ну! – кричит ему вооруженная бабка-вахтерша. – Всю стену уже искорябали!
Нефедов оборачивается, смотрит на бабку невидяще.
– Слышу… дочь… три восемьсот пятьдесят… – повторяет он за тетей Таней.
– Ох ты, господи! – догадывается бабка. – Никак папашей стал!
Тетя Таня сообщает еще о том, сколько выпила сама таблеток, как волновалась и как не спала всю ночь, но этого Нефедов уже не записывает. Вообще это была ее собственная, тети Танина идея, чтобы Надя до родов пожила у нее в Москве. Дело в том, что рожать в нашем городе небезопасно в септическом отношении.
Вот и свершилось… В отделе связующих материалов известие не оставило равнодушных. Все, даже Зоя Николаевна, побросали работу, охают и поздравляют Нефедова.