Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Шрифт:
Розенберг начал с ряда жалоб на Коха: по поводу его независимости в действиях, игнорирования директив Розенберга и его частых закулисных переговоров в ставке фюрера. Политика Коха, подчеркивал Розенберг, вызвала непримиримую и широко распространенную враждебность и нанесла непоправимый ущерб как привлечению трудовых ресурсов, так и сельскохозяйственным программам рейха. Кох, со своей стороны, не отрицал ухудшения отношений с OMi. Он был слишком занят, чтобы предоставлять статистические данные сборищу бюрократов в Берлине. Политика Розенберга, утверждал он, противоречила установленным фюрером принципам. Украинцы, как и все остальные славяне, представляли опасность для рейха. Если дать им палец – они откусят всю руку.
Наконец заговорил Гитлер. Признавая, что Кох поступил
Борман подчеркивал решимость Гитлера поддержать Коха: «Единственная правильная политика – это та, которая гарантирует нам наибольшее количество продовольствия. Поэтому рейхсминистр Розенберг должен прислушиваться к местным ведомствам и их практическому опыту». Розенберг пытался доказать, что бить каждого украинца по голове – не лучший способ обеспечить наибольшее количество продовольствия, но вождь пропустил его слова мимо ушей. Гитлер не собирался нянчиться с «восточниками». Что касается украинцев, то «не следует забывать, что величайший друг украинского народа во время прошлой мировой войны, генерал-фельдмаршал Эйхгорн, был убит самими же украинцами…».
«Кроме того [продолжение протокола Бормана], фюрер не преминул напомнить о том, что украинский и великорусский народы не противостоят друг другу, напротив, Украина является колыбелью России, и украинцы всегда были самыми ярыми сторонниками Великой Российской империи».
Последнее утверждение, гитлеровское преувеличение, коснулось самого сердца мировоззрения Розенберга. Судьба Украины и Великой России должна была быть единой. Взбудораженный Гитлер свалил «сентименталистов» в одну кучу, Розенберга с Генеральным штабом сухопутных войск, его любимым козлом отпущения. Они оба вывели его из себя – но ни один из них не заслуживал такого оскорбления. Ответом Гитлера на кризис на Востоке стала еще большая ожесточенность. «Только слабые генералы всерьез считают, что красивые слова обеспечат нам рабочую силу», – воскликнул Гитлер.
«Если на Украине бьют и расстреливают людей, то следует также помнить, что дома многочисленные немцы были убиты в ходе воздушных налетов. Если на Украине требуется принудительный труд, то следует указать, что и дома тоже немецкая женщина обязана работать, хотя она намного слабее».
Даже по поводу эмигрантов Гитлер сказал Розенбергу, что представители «иностранной расы» не должны работать в его министерстве.
Борман самодовольно молчал. После вынесения вердикта Гитлер ушел. Затем последовал неловкий момент, когда Ламмерс и Борман попытались заставить Розенберга и Коха пожать друг другу руки. Одержавший победу Кох сыграл великодушного чемпиона, но уязвленный Розенберг повернулся к нему спиной. В дурном настроении он прилетел домой, чтобы подготовить бессмысленный меморандум, в котором пытался доказать, что генерал-фельдмаршала Эйхгорна убил великоросс, которому помогали два еврея.
После оглашения вердикта фюрера даже Борман оставил свою привычную сдержанность и перефразировал решение Гитлера для других немецких чиновников: «То, что Розенберг планировал и делал, было решительным промахом [ausgespro-chener Unfug]».
Десять дней спустя Гитлер отправил министру оккупированных восточных территорий письмо, в котором выразил надежду, что в будущем он будет сотрудничать с Кохом. Такое взаимное доверие, по его словам, конечно, исключало «препятствование» Коха постановлениям Розенберга. Розенбергу, в свою очередь, надлежало свести свои директивы к минимуму и не требовать от Коха невозможного. У последнего должна была быть возможность выдвигать встречные предложения, когда ему не нравились
Фактически Кох теперь стал полноправным министром; он мог не сомневаться, что разрешение споров через Бормана и бесхарактерного Ламмерса лишь приведет к дальнейшим поражениям Розенберга. Другой на месте Розенберга – кто-то более волевой и независимый – возможно, подал бы в отставку. Люди становились в оппозицию Гитлеру и из-за меньших разногласий. Но Розенберг остался: отчасти по инерции, отчасти в тщетной надежде восстановить свою репутацию, отчасти из-за чувства лояльности «до самого конца». Его преданность Человеку [фюреру] и его Делу оставалась непоколебимой.
В ответ на вердикт
Воспользовавшись принятием нового аграрного указа на Востоке, Розенберг совершил поездку по Украине, чтобы предать гласности свою «прогрессивную» политику. В глубине души он, по-видимому, все еще надеялся утвердиться в народном сознании как «анти-Кох», почитаемый вождь. Для Розенберга, привязанного к своим постоянно подвергавшимся бомбежкам кабинетам, поездка стала отдушиной после берлинских перебранок. Три года спустя он с нежностью вспоминал то время: «Все там вырывалось за рамки привычных размеров: кукурузные поля, Таврическая степь, вишневые сады. [Мы] получили сообщения гебитскомиссара о большой работе по восстановлению кустарного руководства и содействию сельскому хозяйству, а также их заботах и пожеланиях… Затем мы посетили [заповедник] Аскания-Нова, рай деревьев и птиц в степи… Вскоре мы сидели в Крыму в прекрасном Ботаническом саду, попивая сладкое вино в прекрасном вечернем настроении… и проезжали через Симеиз, где я провел лето двадцать шесть лет назад…»
Но Кох тоже был там – по пятам Розенберга. Розенберг позже расценил присутствие Коха как «грубость» и попытку «похвастаться» перед гостями, но все было не так просто. В первый же день в Ровно между ними возник спор по поводу земельной реформы. Около Винницы поездка привела к новой перепалке между этими двоими: их кортеж остановился в деревне, где доктор Отто Шиллер, аграрный эксперт, указывал на карте предполагаемую разметку угодий. Внезапно Кох в присутствии местных крестьян воскликнул, что это означало «саботаж» постановления фюрера. Хотя Шиллер возразил, что раздел производился в строгом соответствии с инструкциями, которые Кох сам выпустил годом ранее, тот продолжал неистовствовать по поводу «доброжелателей» и украинцев. В Мелитополе Кох публично объявил в присутствии большой украинской аудитории, что «ни один немецкий солдат не умрет за этих негров». В другой деревне, в которой останавливалась группа, делегация крестьян преподнесла немцам традиционные хлеб и соль; Кох выбил подарки у них из рук и завопил: «Как смеете вы предлагать дары немецкому сановнику!»
Судя по всему, Кох понимал, что с поддержкой Гитлера ему что угодно сойдет с рук. Тем временем фюрер, вынеся свой вердикт, позднее снова повторил его, слегка перефразировав. 8 июня в ходе продолжительной дискуссии касательно русского вопроса с Кейтелем и новым начальником Генштаба сухопутных войск Куртом Цейцлером Гитлер не сдерживал свой гнев по отношению к Розенбергу. Несколько недель спустя он повторил те же аргументы в обращении перед командующими немецких групп армий. Проблема «лавки Розенберга», утверждал он, заключается в том, что в ней полно «бывшей прибалтийской знати и прочих прибалтийских немцев», а также украинских эмигрантов, чьи цели идут вразрез с «национальными устремлениями» Германии. Так как к тому моменту кампания за «политическую войну» достигла пика в рядах немецкой армии, Гитлер говорил с суровой откровенностью: «Если бы не психологический эффект, я бы зашел настолько далеко, насколько это возможно; я бы сказал: «Давайте создадим полностью независимую Украину». Я бы произнес это и глазом не моргнув, а потом все равно этого не сделал бы. Я бы мог провернуть такое как политик, но (поскольку я должен сказать это публично) я не могу так же публично сказать каждому [немецкому] солдату: «Это все неправда; то, что я только что сказал, это лишь тактика…»