Заир
Шрифт:
***
– И она так и не сказала, как ее зовут?
– спрашивает один из нищих.
– Нет. Но это и не важно: я знаю, когда она говорит со мной.
– А сейчас мы можем узнать что-нибудь о наших покойниках?
– Нет. Такое было возможно лишь в то время. Теперь у меня иное предназначение. Рассказывать дальше?
– Обязательно, - говорю я.
– Но сначала хочу сказать вот что: на юго-востоке Франции есть городок под названием Лурд. Много лет назад пастушка видела там девочку. Это похоже на ваши видения.
–
– Пастушку звали Бернадетта, а видела она Пречистую Деву.
– Поскольку я написал целую книгу о явлениях, то мне в свое время пришлось всесторонне изучить вопрос. Я прочел все, что было опубликовано по этому поводу в конце XIX века, получил доступ к показаниям Бернадетты, а ее допрашивали представители и полиции, и церкви, и науки. Ни разу не сказала она, что видела женщину, но настойчиво повторяла, что это была девочка. До самой своей смерти она твердила одно и то же, и никто не поймал ее на противоречиях, и воздвигнутое в пещере изваяние возмущало ее до глубины души: Бернадетта уверяла, что статуя не имеет ни малейшего сходства с видением. Ей предстала девочка, а не взрослая женщина. Но Церковь все равно присвоила себе эту историю, это место, эти видения, превратив девочку в Богоматерь. И правда постепенно забылась, а ложь, благодаря многократному повторению, в конце концов убедила весь мир. Разница лишь в том, что та девочка, которая явилась Бернадетте, - та упорно настаивала, что это была именно девочка, - сообщила ей свое имя.
– И какое же?
– осведомился Михаил.
– "Я - Непорочное Зачатие". Согласитесь, это не то что Беатрис, Мария, Изабелла. Она называет себя неким событием или эпизодом, который можно передать иными словами: "Рождению моего ребенка не предшествовало соитие". Рассказывайте, Михаил.
– Но сначала я хочу спросить...
– говорит нищий примерно моего возраста.
– Вы сказали, что сочинили книгу... Как называется?
– У меня много книг.
И я произношу заглавие книги, в которой упоминается история Бернадетты и ее видения.
– Так вы, значит, муж той журналистки?..
– Муж Эстер?
– оборванная нищенка в зеленой шляпе и красном пальто смотрит на меня выпученными глазами.
Не знаю, что на это сказать.
– Почему же она больше не приходит сюда?! Она жива, надеюсь? Сколько раз я ей говорил, чтобы не совалась в опасные места! Поглядите-ка, что она мне дала!
И он протягивает мне выпачканный кровью лоскут - обрывок военной формы, которую носил убитый солдат.
– Жива, - отвечаю я. ¦ - Однако меня удивляло, что она приходила сюда.
– Почему? Потому что мы - другие?
– Вы не поняли. Я не осуждаю вас за то, что вы такие, как вы есть. Я был удивлен и обрадован, когда узнал об этом.
Но водка, которую мы пьем, чтобы согреться, уже произвела свое действие на нас.
– Вы насмехаетесь над нами, - произносит коренастый человек с длинными волосами и многодневной щетиной.
– Если считаете, что попали в неподобающее общество, убирайтесь отсюда.
Однако я тоже выпил, и это придает мне смелости.
– А кто вы такие? Почему выбрали себе такую жизнь? Вы здоровы и трудоспособны, однако предпочитаете ничего не делать.
– Здесь сидят люди, выбравшие неучастие, - мы не желаем иметь отношение к этому миру, который скоро разлетится на куски, и к этим людям, которые постоянно боятся что-нибудь потерять, которые притворяются, будто все хорошо, тогда как на самом деле все плохо! Очень плохо! А вы-то сами разве не нищий? Не клянчите подаяния у своего босса, не побираетесь у домовладельца?
– А вам не стыдно, что вы пустили по ветру свою жизнь?!
– вмешивается нищенка в красном.
– А почему это я пустил свою жизнь по ветру? Я делаю то, что хочу.
– А чего вы хотите?
– перебивает меня коренастый.
– Быть на вершине? А кто сказал, что вершина лучше равнины? Вы считаете, что мы не умеем жить, так ведь? А вот ваша жена поняла, что мы пре-вос-ход-но знаем, чего хотим от жизни. Хотите, скажу? Мира! И свободного времени! И чтоб не надо было одеваться прилично - у нас здесь свои собственные понятия о моде! Мы пьем, когда хочется, и спим, где понравится! Никто из нас не предпочел рабство, и мы гордимся этим, очень гордимся, хоть вы и жалеете нас за это и считаете убогими!
Голоса становятся агрессивными, и Михаил вмешивается:
– Хотите дослушать мою историю или нам лучше немедля уйти?
– Он нас критикует!
– кричит одноногий.
– Пришел к нам и нас же порицает! Господь Бог какой нашелся!
Нищие ворчат, кто-то хлопает меня по плечу, я угощаю его сигаретой, снова пускаю вкруговую бутылку водки. Постепенно нищие успокаиваются, но я по-прежнему поражен тем, что с этими людьми общалась Эстер и что они знали ее - быть может, даже лучше, чем я, если им достался тряпичный лоскут, выпачканный кровью.
Михаил продолжает.
***
Итак, учиться мне негде, а к лошадям, которыми гордится наш край, меня не подпускают - мал еще, - так что приходится идти в пастухи. В первую же неделю умирает овца, и разносится слух, будто у меня - черный глаз, что я - сын человека, появившегося неведомо откуда, улестившего мою мать обещаниями и оставившего нас ни с чем. Хотя коммунисты постарались внушить людям, будто религия - это всего лишь способ обмануть отчаявшихся людей несбыточными посулами, хотя все здесь воспитаны в духе материализма, то есть затвердили накрепко: невидимое глазу - это плод воображения, но древние степные традиции сохранились в неприкосновенности и передаются изустно через поколения.
После того как выкорчевали куст, я больше не могу увидеть девочку, но голос ее продолжаю слышать. Я прошу, чтобы она помогла мне пасти стадо, а она отвечает, что надо набраться терпения и выдержки, грядут трудные времена, но мне еще не исполнится двадцати двух лет, как появится из далеких стран женщина, которая откроет передо мной мир. И еще говорит, что мне предстоит выполнить некое поручение, и заключается оно в том, чтобы помочь распространить по всему свету истинную энергию любви.