Закат Америки. Впереди Средневековье.
Шрифт:
В 1956 году конгресс принял закон о финансировании системы федеральных автострад (эта правительственная программа не имела в США прецедента по масштабу и стоимости). Официальным обоснованием программы было обеспечение быстрой и эффективной эвакуации городов в случае необходимости — типично римское определение смысла. Однако память о Великой депрессии была ещё свежа, и все немедленно распознали подлинную, серьёзную причину: полная занятость, гарантия рабочих мест — при строительстве дорог, при проектировании, производстве, обслуживании и ремонте автомобилей, при переработке и перевозке топлива. Когда программа раскрутилась как следует, президент Дуайт Эйзенхауэр, выступая во время празднества открытия моста Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке, признавал наличие такой причины в своих ремарках об автомобиле как стержне экономики и занятости.
Утвердить автомобильную индустрию в качестве средства создания рабочих мест казалось естественным для смысла жизни. Неизбежно это произошло. Автомобиль — для тех, кто мог себе его позволить, — получил
Конфликт между строительством автострад и ценностями сообществ (равно как и всеми другими ценностями) привёл к установлению правил, сохранившихся и тогда, когда память о Великой депрессии уже развеялась. Иностранцам кажется странной непоследовательностью, что Америка провозглашает свободу торговли и в то же время субсидирует американское сельское хозяйство, что тяжело ударяет по экономике бедных африканских стран. Или вводит особые пошлины на канадский пилёный лес и бразильскую сталь, или устанавливает квоты на импорт текстиля из Китая. Однако для американских переговорщиков и лоббистов нет непоследовательности в противоречивой политике, если каждая из её линий нацелена на то, чтобы сохранять рабочие места для американцев. Что же в этом непоследовательного?
Любые учреждения, включая государственные агентства, когда на них давят по поводу разрушения природной среды или рукотворной среды, доказывают свою правоту и атакуют оппонентов, называя количество рабочих мест, которые будут созданы. Ещё эффективнее, когда они перечисляют рабочие места, которые могут быть утрачены, если их чёрное дело не будет сделано. По сей день никакая катастрофа, будь это даже вероятное глобальное потепление, не воспринимается как более серьёзное бедствие, чем утрата рабочих мест. Когда в 2002 году в канадской Арктике наблюдалось активное и неожиданно быстрое таяние льдов, премьер-министра провинции Онтарио спросили, поддержит ли он премьер-министра Канады в его стремлении подписать Киотский протокол о сокращении тепловых выбросов или предпочтёт следовать за президентом США Джорджем Бушем, отозвавшим подпись Америки. Вот его ответ: «Мы не собираемся терять преимущества и сотни тысяч рабочих мест в Онтарио… пока наши южные соседи — благослови их Бог — не сделают что-либо для сокращения своих выбросов в атмосферу».
Сама Великая депрессия говорит по обе стороны границы! В качестве предельного выражения смысла жизни лозунг «работа для всех» звучит, разумеется, менее свирепо и менее лживо, чем большинство культурных идеалов. Однако, как любил говорить мой отец, «закопать в землю можно все что угодно».
Все ещё неясно, может ли война с терроризмом занять место «работы для всех» в качестве стержня американского образа жизни. То, как легко были отброшены право на скорое рассмотрение обвинения в суде, гарантия от задержания без судебного постановления, защита от вторжения в личную жизнь, а в случае пленения боевиков Женевская конвенция обращения с военнопленными — все это указывает на то, что чрезвычайность мер против предполагаемых террористов уже перевесила все прочие ценности, не исключая экономической целесообразности. Как указывает Маргарет Атвуд [22] , уступка гражданских прав «содержит в себе готовый рецепт хищений и обмана в бизнесе». Пожалуй, следует дождаться того, как отстроятся схемы контроля над ближневосточной нефтью, переустроятся Афганистан и Ирак, чтобы удостовериться, действительно ли смысл американской жизни переключился с обеспечения рабочих мест и получения прибыли на нечто иное.
22
В статье «Письмо Америке», опубликованной в газете Globe & Mail28 марта 2003 года.
Справедливо утверждается, что прошлое продолжает жить в настоящем. Это верно и для происхождения гонки за дипломами. Отчасти её породило чувство униженности и тревоги, когда Советский Союз и его спутник обошли Америку в космосе, отчасти — все ещё памятный ужас депрессии. Гонка за дипломами родилась в конце 1950-х, поначалу в Калифорнии. Тогда администрации университетов догадались, что на современной стадии экономического развития в завоевании космоса или в других сферах все зависит от фонда знаний населения — от ресурса, который потом стали называть человеческим капиталом. Из этого следовало, что и самый ценный продукт развития — новые рабочие места — также зависит от знаний. Администраторы отнюдь не ошибались и были вполне последовательны, когда пришли к заключению, что чем больше их учреждения смогут выработать этого ценного ресурса, удостоверив его наличие, тем лучше для всех.
Поначалу между этой целью и качеством образования, которое, как ожидали администраторы, могут предоставить их учреждения, не было противоречия. Конфликт обозначился в 1960-е годы. Отчасти это произошло
23
В 1950-е годы доктор Кларк Керр, президент Калифорнийского университета в Беркли, активно популяризировал идею расширения спектра деятельности. Но к 1964 году он начал выражать беспокойство по этому поводу. Он жаловался на то, что профессора отодвигают интересы университета на второй план, будучи погружены в излишне большое количество работ, финансируемых из других источников. Люди, совершающие серьёзные перемены, должны быть готовы к сильной обратной реакции. В данном случае студентам стали оказывать недостаточно внимания, поскольку это внимание поглощалось другими задачами, решение которых брал на себя университет. Доктор Керр обвинял профессуру и коммерческих заказчиков, снимая с себя ответственность за перемены в высших учебных заведениях, которые он так красноречиво пропагандировал, пока они не вошли в конфликт с его интересами как ректора.
Как всегда в культуре, все, что случается, связывается с множеством вещей. В данном случае расширение образовательного спектра оказалось связано с вполне конструктивной правительственной программой обустройства ветеранов войны.
После Второй мировой войны, а затем после корейской войны правительство обеспечило и всячески поддерживало стремление ветеранов, которые были склонны к этому и имели необходимую подготовку, поступить в колледж или университет. Десятки тысяч бывших рядовых, многие из которых вышли из семей, в которых никто и никогда не имел возможности получить высшее образование, воспользовались этим шансом. В целом было отмечено, что эти ветераны более серьёзно занимались учёбой, чем вчерашние выпускники школы. За их счёт приём в вузы значительно вырос. Когда поток демобилизованных рядовых высох, университетскому сообществу стало не хватать жажды знаний, характерной для них. Ему не хватало и правительственных кредитов на обучение ветеранов. Гонка за дипломами проявилась как растущий вид производства в 1960-е годы.
Как раз тогда, когда сами университеты столкнулись с серьёзными проблемами.
Чем больше гонка за дипломами проявляла себя как растущее производство, тем более она довлела над обучением как с точки зрения преподавателей, так и с точки зрения студентов. Преподаватели начали приходить в отчаяние из-за студенческих групп, в которых желание учиться проявлялось меньше, чем стремление выполнить необходимый минимум работы, чтобы окончить учёбу. Всерьёз заинтересованные учёбой студенты не могли не испытывать отчаяния от того, что в учебном заведении на них стали смотреть как на сырой материал производства, не видя в них человеческие существа с мучающими их вопросами, недоумениями и, наконец, сомнениями по поводу того, зачем они вкладывают время и деньги в эту прелюдию к трудовой жизни.
Студенты, жаждущие знаний или хотя бы способные их жаждать, существуют. Преподаватели, которые страстно любят свой предмет и готовы с охотой передавать свои знания, углубляя их при этом, тоже существуют. Однако под давлением множества нужд число учебных заведений, культивирующих почтение к этим потребностям и желающих удовлетворить в первую очередь их, последовательно сокращается. По крайней мере часть британских преподавателей выражает беспокойство по поводу того же тренда. Но в целом у меня есть ощущение, что родители или деды и бабушки нынешних студентов в большинстве не осознают, насколько все изменилось с их студенческих лет. Не осознают этого и студенты, поскольку они не сталкивались с чем-то иным. Только те педагоги, кто испытал горечь потери, осознают, что было утрачено [24] .
24
Президент Университета Карлтон в Оттаве указывал в интервью, опубликованном в Toronto Star 23 января 2003 года, что «родителям не следует думать, будто их дети получат образование того же качества, как получили они или их старшие дети. С начала 1990-х годов число студентов, которое приходится на одного преподавателя, выросло с 16 до 22. Если вы спросите студентов, что им важнее всего, они ответят: контакт с преподавателем. Нетрудно заявить, что у нас есть места для всех студентов, но мы не в состоянии утверждать, что опыт образования, который выпал на их долю, таков же, каким он был». Были культуры, в прошлом павшие жертвой разрыва между образованием и гонкой за дипломами. Американские и европейские учёные, наблюдавшие такой разрыв в Китае XIX века, дали ему название «мандаринизм» и определили как беспредельно оглупляющий.