Закат Аргоса
Шрифт:
«Моих детей», вот что звучало в недосказанной фразе Каины.
Она достала откуда-то из складок платья три маленьких плоских деревянных шкатулки и протянула их ему, опустив глаза, в которых стояли слезы.
— Нет, — произнес Треворус, — я не могу их взять.
— Но почему? — в отчаянии спросила Каина. — Ведь мне ничего не нужно взамен. Только знать, что они живы и в безопасности, что им будет хорошо у тебя.
— Потому что ты сама опустишь эти семена в землю, — ответил Треворус. — А до тех пор, пока будешь в Мессантии, сможешь в любое время приходить во дворец и смотреть на то, что сумела оберечь, рискуя жизнью. Я распоряжусь, чтобы тебя пропускали в оранжереи.
Каина порывисто опустилась па колени и схватила его руку, припав к ней губами.
— Встань, — велел Треворус. — Ты не должна этого делать. Отныне ты и твой брат — законные граждане Мессантии и находитесь под моей личной защитой. Я пришлю своего человека, который станет отвозить тебя во дворец.
…Стоит ли говорить, что он сдержал слово? Каина сделалась частой гостьей в оранжереях. Треворус только опасался ревности Возлюбленной, которая могла расправиться с Каиной, но женщина не выказывала никаких признаков недомогания. Очень скоро он убедился в том, что она умеет ладить с растениями, даже с маленьким кактусом из пустыни Черных Королевств, тоже очень злым и ядовитым. Каина же, увидев его, протянула руку и погладила мягкие, обманчиво-нежные шипы.
— Что ты делаешь? Это опасно! — воскликнул Треворус.
— Не для меня, — улыбнулась женщина, — у меня был такой же. Я специально уколола себе руку его шипом. Его яд проник в мою кровь, и рука почернела, до плеча. Мне было очень плохо, однако, исцелившись, я сделала это снова, а потом еще раз, и моя кровь привыкла к яду. Так что я не боюсь. Смотри, — она прижала палец, плотнее к кактусу, потом подняла я показала Треворусу алую каплю крови, выступившую из ранки.
Он не понял, как это случилось, но в тот же миг ее рука оказалась в его, а губы короля Аргоса сомкнулись вокруг кончика пальца Каины, он ощутил соленый привкус крови и исходящий от женщины неповторимый запах, от которого кружилась голова. Вот тогда-то он и решился показать Каине свою самую великую драгоценность, ни слова не говоря проводив женщину в святая святых оранжереи, где под куполом из матового стекла, рассеивающего свет, жила Она.
— Боги, — выдохнула Каина, прижимая руки к груди, — это же Эулиара!..
Она знала, знала имя Возлюбленной! Душа Треворуса наполнилась ликованием.
— Эулиара Глория Джонго, — произнесла Каина полное название и несмело уточнила: — Ведь правда? Поверить не могу, что боги даровали мне увидеть это великое чудо!
— Но ты его видишь, — подтвердил Треворус. — Да, это она. И всего через несколько месяцев настанет Ночь цветения, единственная в десять лет. И, Каина… в эту ночь ты станешь моей женой.
Это вовсе не будет изменой, думал он. Их брак необходим, чтобы у аргосского трона появился настоящий наследник. Главное же, лучше, чем Каина, королевы просто не может быть: она не то что понимает его с полуслова, но даже думает так же, как и он сам! Ей ничего не придется объяснять, не придется притворяться, будто она значит для него больше, чем цветы. Они будут вместе служить Возлюбленной, находя в этом всё возможное счастье.
— Да, — оказала Каина, — да, любимый, я согласна. Если она позволит, конечно…
Глава XVIII
Во сне она была кошкой, крупной черной стремительной грациозной кошкой, которая легко и свободно вбежала, почти летела, загоняя добычу, каковой являлась женщина, которую кошка ненавидела и готова была убить. Всё ее существо переполняла радость предчувствия того сладостного момента, когда она вцепится еврей противнице в лицо, глубоко вонзив когти в ее плоть, ощущая дурманящие густой запах крови. Кошка прыгнула, но женщина успела выставить руки ей навстречу, защищая глаза, и животное в ярости полоснуло когтями по белой коже этих взметнувшихся рук…
И страшно закричала от резкой боли… обнаружив, к своему ужасу, что женщина — это тоже она! Такого просто быть не могло, и тем не менее было.
Дэйна проснулась с готовым выскочить из груди сердцем и тяжело дыша.
— Что ты орешь? — со злостью спросил Эвер. — Умом тронулась?
Один Ринальд знал, как ее успокоить, сжимая вздрагивающее тело в кольце горячих, сильных и нежных рук. Он умел прогонять кошку, одним своим присутствием рассеивая непроглядную тьму, из которой та появлялась. А Эвер, которому вообще было плевать на все и вся, кроме собственном спеси, приходил в бешенство, причем такое гаденькое и брюзгливое, что Дэйна морщилась от отвращения.
— Заткнись, — отозвалась она, поднимаясь и зажигая свечу, в свете которой стали ясно видны глубокие саднящие царапины на предплечьях; они всё еще кровоточили. — Ты меня утомил, Эвер.
— Я — тебя?! Можно подумать, это я ору по ночам, как ненормальный!
Пламя свечи затрепетало, а к потолку поднялась тонкая струйка черного дыма. Ноздри Дайны дрогнули.
— Заткнись, — повторила она. — После всего, что я для тебя сделала, можно хотя бы проявлять ко мне каплю уважения.
— Ты для меня… сделала? Да кто ты такая? Ты должна быть благодарна, что я, истинный наследник аквилонского трона, вообще согласился принять твоя услуги!
Дэйна, забыв о кровавых бороздках на своих руках, запрокинула голову и рассмеялась, хотя в этом смехе не слышалось ни капли веселья, одна только горечь.
— Не морочь мне голову, Эвер. Нумедидес был бесплоден, как пустыня, что бы там ни плела твоя сумасшедшая мать.
— Наша мать, — поправил он. — Она такая же моя, как и твоя, если ты уже об этом забыла.
— Ну, в этом я не виновата. Как й в том, что она внушала тебе всякий бред о своей связи с Нумедидесом, а ты слушал, развесив уши до земли и пуская слюни, наследный принц! Да ты посмотри па себя. В жабе из гнилого болота больше благородства, чем…
Он вскочил с неожиданной для своей довольно плотной комплекции прытью и занес руку, чтобы ударить Дэйну по щеке, но она легко перехватила его запястье и толкнула Эвера коленом в пах. Он скорчился и заныл:
— Почему ты так со мной обращаешься?! В конце концов, мы должны держаться вместе…
— Как брат и сестра? Или как муж и жена?
— Прежде для тебя существовало никакого «или», Дэйна! Мы прекрасно ладили во всем, в том числе и в постели!
— Мало ли что было прежде, Эвер.
— Сука, — с ненавистью бросил он. — Сука проклятая! Это всё из-за Ринальда, верно?! Ты совсем спятила, пока кувыркалась с ним на этих дурацких розовых простынях! Тебе это нравилось, да? Признайся, нравилось?!