Закат Аргоса

Уоренберг Энтони

В этой ситуации превращать Аргос в вассальное государство не составляло особого труда, даже не прибегая к каким-то исключительным мерам. Конан прекрасно понимал это и не собирался упускать подобную возможность, действуя в собственных интересах.

Он заявил, что все переговоры будет вести только непосредственно с Треворусом, не прибегая к помощи его приближенных и вообще в отсутствие таковых. После этого король Аквилонии взялся внушать правителю Мессантии, что помощь Тарантии ему жизненно необходима.

— Я обещаю тебе поддержку во всем,

что касается этих ваших потерявших всякую совесть жрецов, — говорил он, — ибо знаю, как заткнуть им глотки. Готов предоставить лучших людей для охраны портов и самых надежных воинов высших чинов — для наведения порядка в легионах. Но мое условие — не мешать им действовать. И, кроме того, позволить аквилонским кораблям беспошлинно входить во все порты Аргоса…

Может быть, Конан не отличался особой дипломатичностью, зато его напор с лихвой компенсировал недостаток таковой. Он твердо знал, чего хочет и как этого добиться.

Под таким натиском устоять оказывалось столь же сложно, как становиться на пути бешено несущейся боевой колесницы, запряженной шестеркой лошадей, и рассчитывать, что тебя не втопчут в пыль. Киммериец просто не давал Треворусу опомниться, и не позволял ни с кем советоваться.

— Зачем тебе чьи-то указания? — недоумевал он, ловко разжигая честолюбие Треворуса. — Ты — единоличный и полновластный правитель Аргоса, тебе и решать его судьбу! Все остальные имеют единственное право: соглашаться с тобой и радоваться твоим решениям. Лично я веду дела только так, благодаря чему Аквилония процветает, ибо в Тарантии мое слово — Закон.

Простейший резон, суть которого сводилась к извечному вопросу: «Кто хозяин в доме — я или кошка?» действовал на Треворуса просто гипнотически.

Любую его попытку возражать киммериец тут же оборачивал как проявление недостойной нерешительности.

В результате правитель Мессантии подписывал и скреплял высочайшими печатями множество договоров, составленных Конаном и Паллантидом, толком их не читая, не успев вникнуть в суть и вряд ли подозревая, что, таким образом, препоручает Аргос на милость соседней Аквилонии.

Все происходило так стремительно, что здесь бы и более здравомыслящий человек вполне мог растеряться. Совершенно измученный этим вулканом в человеческом образе, Треворус, расставшись с киммерийцем, тут же уединялся в оранжереях и никого не допускал к своей персоне, мечтая лишь о том благословенном дне, когда аквилонцы уберутся из Мессантии и оставят его в покое.

Что касается его приближенных, в том числе главного советника Раммара, то они пребывали в растерянности и панике: Конан на это и рассчитывал, зная, что внезапность и быстрота нападения зачастую содействуют успеху всей кампании.

Он весьма любезно предоставил Треворусу двоих своих людей в качестве аквилонских советников — они, правда, пока еще ни шагу не сделали без ведома самого Конана, но им предстояло остаться в Аргосе после того, как он покинет Мессантию.

И за всей этой бурной деятельностью Конан не забывал о лэрде. Он мог бы предположить, что беглец вообще ушел из аргосской столицы, однако, зная его натуру, склонялся к мысли, что просто так Ринальд Мессантию не оставит. Это можно было расценивать как угодно, но после его ареста и исчезновения новых смертей во дворце не случалось.

Неужели все-таки я мог ошибаться в этом человеке? — размышлял киммериец. Верить в это отчаянно не хотелось. Хотелось иного: не полагаясь ни на кого, самому отправиться на улицы Мессантии. В себе Конан не сомневался, зная, что сумеет добиться в одиночку куда большего результата в поисках, нежели целый отряд. Ну не мог Ринальд нигде не проявиться! Не такой он человек, чтобы забиться в какую-то нору и отсиживаться там, точно крыса.

* * *

А Ринальд и не отсиживался, здесь Конан был совершенно прав.

Только на какое-то время «лэрд Ринальд» вообще перестал существовать, а вместо него в Мессантии появился еще один уличный сумасшедший — человек неопределенного возраста, с сальными пегими волосами, свисавшими неопрятными прядями, бессмысленным, блуждающим взором и редкой, тоже пегой, щетиной на болезненно-желтоватом лице, одетый не то чтобы совсем убого, но как-то нелепо, словно для него не имело значения, что и как на себя натянуть.

Его сходство с Ринальдом начиналось и заканчивалось разве что принадлежностью обоих к мужскому полу. Зато, разумеется, он не привлекал ничьего внимания и был совершенно свободен в своих перемещениях по аргосской столице. Под вечер же он обыкновенно отправлялся в дом Хромой Ив, и ничего удивительного, ведь несчастный слабоумный приходился ей двоюродным племянником из Асгалуна.

Иное дело, что, едва за ним закрывалась дверь, человек этот немедленно преображался, нетерпеливо сбрасывая ненавистные лохмотья, стараясь придать себе более достойный вид и принимаясь ворчать, что не приучен скрывать свое настоящее лицо и изменять внешность, находит таковое занятие отвратительным и так далее. Ив кротко сносила его недовольство до тех пор, пока ей не надоедало выслушивать эти жалобы, а поскольку терпеливостью она никогда не отличалась, то уже на второй минуте произносила:

— Может, хватит причитать, Камиль? И незачем так усердно отмываться, все едино завтра придется снова стать местным дурачком.

— Ничего, хоть ночь посплю человеком, — отвечал он, успокаиваясь. — Конечно, этот образ меня очень выручает, только смириться с ним я все равно до конца не могу.

— Ну, потерпи, — сочувственно сказала Ив. — Лучше расскажи, что кругом слышно. Я-то, видишь, в основном дворцовые сплетни нынче собираю, тоже занятно, но тебе их не узнать, пока ты первый со мной не поделишься! Да! Пока не забыла: ты знаешь что-нибудь о цветах?

Для Ив вообще были свойственны такие странные переходы от одной темы разговора к другой, что не всегда удавалось уследить за ходом ее мыслей.