Закат боярской республики в Новгороде

Алексеев Юрий Георгиевич

«Новгородцы... въездаша князю великому честь велику и сыновьям его»,—солидаризируется с ним московский.

Но близкая к митрополиту всея Руси Софийско-Львовская летопись сообщает, что после приезда великого князя новгородцы «удариша в вечье, и събрашеся к святей Софеи, свечашесе, все великого князя убити и с его детьми». По словам Ермолинской летописи, ког-да Федор Васильевич Басенок, боярин великого князя, возвращался ночью на Городище после пира у посадника^ на него «удариша шильники (на языке XX века— шпана.— Ю, А.) и убиша у него слугу, именем Илейку Усатого, рязанца». Сам же Басенок «едва уте-че на Городище и с товарищи». Летописец утверждает, что враги великого князя «приидоша всем Новгородом на великого князя к Городищу». Расходясь в деталях,

обе названные летописи рисуют одну и ту же достаточно правдоподобную картину.

Не дремали противники московско-новгородского сближения, сторонники той части новгородского боярства, которая все больше поворачивалась спиной к Москве, возлагая свои надежды на великого князя Литовского. Вспоминались старые и новые обиды и жроз* мирья», активно и не безуспешно хлопотали агитаторы «литовской» партии. Приезд великого князя подлил масла в огонь. Как бурное море волновался Великий Новгород. Возбуждаемые противниками Москвы, нестройные толпы были готовы на самые крайние эксцессы.

Но этого не случилось. По словам митрополичьей летописи, владыка Иона держал речь на вече: «О безумнии людие! Аще вы великого князя убиете, что вы приобрящете? Но убо большую язву Новгороду доспег ете...» Недавно избранный в архиепископы, бывший игумен Никольского Отенского монастыря был, несомненно, умным человеком, хорошо понимавшим суть вещей. Архиепископу было ясно, что дело вовсе не в личности великого князя Василия. За спиной великого князя, живущего на Городище,— сама Москва. «Сын бо его большей, князь Иван, се послышит ваше злотворе-ние...» Убийство Василия Васильевича, даже любой акт насилия над ним и его людьми неминуемо и немедленно поведет за собой беспощадное, страшное возмездие. «А се часа того, рать испросивше у царя, и пойдет на вы, и вывоюет землю вашу». Иона знал, чем напугать новгородцев. Не видевшие никогда ордынских «ратей», они были хорошо наслышаны о них и боялись их больше всего (и с полным основанием). Умышленно или неумышленно архиепископ ошибался только в одном —г с «царем» (ордынским ханом) уже были далеко, не такие' отношения, чтобы просить у него «рать». Москва могла наказать новгородцев и без всяких ордынских «союзников». Но, во всяком случае, слова владыки оказали СВО^ воздействие: «оконнии възвратишася от злыя мысли своея».

Дело было, конечно, не только в красноречии архиепископа и даже не в страхе перед безжалостными ордынскими всадниками. Живший по своей феодальной традиции, имевший свои особенности и бережно лелеявший их, Господин Великий Нов/ород был частью единой Русской земли и в глубине своего сознания никогда не забывал об этом. Население великого города состояло не только из бесшабашных «шильников», всегда готовых на все, и не из одних сторонников великого князя Казимира и его родичей. В начале второй половины XV века в Новгороде, как и повсюду на Руси, развивалось и крепло сознание национального единства,, сознание общности коренных интересов всей Русской земли. И это сознание в конечном итоге оказалось сильнее воинственных призывов «литовской» партии.

С критическими днями пребывания Василия Васильевича в Новгороде связан интересный литературный памятник «Сказание об умершем отроке». Герой «Сказания» - Григорий Тумгень, постельник великого князя Василия. Выходец из Рязани (сын тамошнего боярина), Григорий стал одним из любимых слуг великого князя и сопровождал его в Великий Новгород. Здесь он тяжело заболел и был спасен от смерти только благодаря своим молитвам Варлааму Хутынскому. Оказывается, рязанец Григорий, служа московскому великому князю, был горячим почитателем новгородского святителя. Москва, Рязань, Новгород... Далеко отстоящие друг от друга края Русской земли связываются в «Сказании» внутренним единством. И не только в «Сказании», с его чудесным исцелением отрока Григория новгородским святым, прослеживается эта связь. В те же годы в Новгороде строится церковь во имя Сергия Радонежского— наиболее чтимого святого Московской земли, а в московском Кремле — церковь Варлаама Хутынского по повелению самого великого князя (в связи с исцелением

его слуги). И в Новгороде, и на Москве наиболее дальновидные и прогрессивные силы все больше понимали общность коренных интересов Русской земли как целого.

Однако до политического единства Руси было еще далеко. Не добрые пожелания и прекрасные мечты, а реальные жизненные потребности и возможности управляют судьбами народов. Слишком несхожи были конкретные интересы новгородских бояр и великого князя на Москве. Подчинение власти своего сюзерена означало для боярства конец политических амбиций, потерю безраздельного влияния на новгородское вече, вполне возможно и даже вероятно — утрату меньшей или большей части земель и богатств. Подчинившись власти великого князя, новгородские бояре превращались в лучшем случае в его местных представителей, в ответственных исполнителей его воли. С вековой самобытностью, с вековой гордой самостоятельностью боярства было бы покончено навсегда. Могли ли пойти на это потомственные посадники, властные хозяева своих концов на Волхове, своих вотчин на далекой Двине?

А в глазах великого князя Василия Васильевича, победившего в многолетней кровавой борьбе всех своих феодальных противников, Господин Великий Новгород оставался последним из них — ненадежным, непокорным вассалом, опасным самим своим богатством и политическими традициями, своими связями со вчерашними врагами великого князя. В таких условиях надеяться на прочный мир было трудно.

Пробыв в Новгороде три недели, приняв «великую честь» и испытав смертельную опасность, одарен «многими дары*, «отъеха мирно» Василий Васильевич в обратный путь, в свою столицу. Коренные вопросы московско-новгородских отношений оставались, по-видимому, открытыми. Да и можно ли было решить их путем переговоров?

А вот отношения между великим князем и Господином Псковом, «младшим братом» Великого,Новгорода, изменились принципиально и бесповоротно. Еще недавно, в зимней кампании 1456 года, псковичи выступили на стороне своего «брата старейшего». Не так уж гладко, даже очень не гладко шли дела между двумя великими городами. Не раз новгородцы обижали свою «братью моловшую», а в августе 1394 года даже «при идоша ко Пъскову ратию в силе велице, и стояша у Пскова 8 днии». Но, получив призыв о. помощи, «правя крестное Целование», «не поминая, что псковичем новгородцы не помогали ни словом, ни делом, ни на кую же землю», Господин Псков послал двух своих посадников «с силою псковъскою в помощь Великому Нову-городу. Правда, до боев дело не дошло: архиепископ Евфимий уже вел в Яжелбицах переговоры о мире.

Новгородское боярство видело во псковском своего соцерника. Похожий по своему политическому строю на «старшего брата», Господин Псков, бывший «пригород» Новгорода, далеко уступал ему в силе и богатстве, в размерах территории и политических претензий. Расположенный в северо-западном углу Русской земли, он вынужден был изо дня в день вести борьбу с немецким натиском и литовской агрессией, все время опасливо оглядываясь на «старшего брата», который был не прочь использовать «младшего» как разменную монету в своих хитроумных политических' комбинациях. Уже давно для новгородского боярства главным врагом были не Литва и не Орден, а собственный сюзерен.

Господин Псков должен был считаться как с новгородскими амбициями, так и с растущей силой Москвы. Со времен Александра Невского, освободившего его от первой и единственной за семьсот лет вражеской оккупации, Псков поддерживал прямую связь с великим князем. Но великий князь бил далеко и не всегда мог оказать реальную помощь. Пренебрегать отношениями с другими князьями также отнюдь не приходилось. И когда в том же 1456 году новгородцы выгнали из своего города князя Александра Чарторыйского за его позорное и двусмысленное поведение в зимней кампании («перевет ли не вемь держал еси к низовцемь»), псковичи «прияша его с великою честию... посадиша его на" княжении во святей Троицы и даша ему княжю пошлину всю». На псковском столе оказался двоюродный брат Казимира Литовского, зять Шемяки, недвусмысленный враг Москвы