Закат КенигсбергаСвидетельство немецкого еврея

Цвик Михаэль

Всего вам хорошего! С благодарностью, симпатией и сердечным приветом

Михаэль.

Путевой отчет

Напечатан в Штутгартер Цайтунг от 30.9.1992.

Увиденное и пережитое во время посещения Калининграда (Кенигсберга) произвело на нас довольно тягостное впечатление. Я знал, что знаменитого древнего Кенигсберга, в котором прошло наше детство, больше нету. В конце концов, изгнанные отсюда после 1945 года покидали руины, на месте которых, казалось, нельзя возвести ничего. Ныне, по прошествии сорока семи лет, здесь стоит совершенно новый город — Калининград, который обеспечивает жилищные и жизненные условия 400 000 его жителей, хотя его дома и улицы очень нуждаются в ремонте. Это город, застроенный быстро и функционально в «социалистическом» стиле, распространенном в бывшем Советском Союзе и его государствах-сателлитах. Бездушные площади, на которых высятся памятники Ленину или Марксу, однообразные улицы и люди, одетые преимущественно в темное и вынужденные ежедневно рыскать в поисках продовольствия. Машины и автобусы, изношенные до такой степени, что удивляешься, как им удается благополучно преодолевать ямы и выбоины. Непонятно, кто принимает решения и определяет происходящее в этом городе, нуждающемся в санации, и столь же неясна цель совместного труда его жителей.

Внушительный памятник Канту (заново отлитый по инициативе графини Денхофф) и расположенный напротив, на другой стороне университетской площади, бункер генерала Лаша (место подписания капитуляции 9 апреля 1945 года, он ныне является музеем) исполнены символического значения: первый словно воплощает высшую точку в истории города, второй — нижнюю точку падения. В 1758–1762 годах, когда русские занимали Кенигсберг, их офицеры слушали лекции Канта и изумлялись глубине и обширности его познаний. «Такой город, как Кенигсберг на реке Прегель, — писал философ, — можно признать подходящим местом для того, чтобы, не выезжая в чужие края, расширить свои представления как о мире, так и о человеческой натуре». Кенигсберг был вторым после Берлина центром распространения идей Просвещения и либерализма, и не только русские принимали в те годы участие в его культурной и духовной жизни.

Акт капитуляции, подписанный после бомбардировок и кровопролитного штурма комендантом Лашем (когда передовые части русских добрались до его бункера), знаменовал банкротство политических сил, которые годами разжигали в Германии ксенофобию, укрепляли дух высокомерия и имперские амбиции, готовили и в конце концов развязали войну. Но к памятнику Канту и на его могилу российские жители возлагают цветы, воздавая должное тому, кто разработал мудрое, полезное (и достойное куда большего к себе внимания) учение о мирном и свободном от предрассудков сосуществовании народов — речь идет о его основополагающем и актуальном трактате «К вечному миру».

Сегодня гостям Калининграда не стоит надеяться найти Кенигсберг. Как было кем-то замечено, Кенигсберг, к сожалению, не пережил последней войны. Увы, генералам, чиновникам, всему народу не посчастливилось избавиться от диктаторской клики, которая очевидным для всех образом проигрывала преступную войну. А ведь будь заговор 20 июля успешным, война закончилась бы, Кенигсберг не превратился бы в груду руин, восточнопрусское население — в беженцев, и у русских не было бы оснований для аннексии края.

В Калининграде сохранились отдельные места и здания, напоминающие о прошлом, но эти реликты кенигсбергской жизни напоминают кладбищенские останки. Больше всего меня удивило то, что посреди полностью разрушенного города уцелело здание еврейского сиротского приюта, куда я, после того как в ноябре 1938 года варварски осквернили прекрасную большую синагогу либеральных евреев, ходил учиться и где знакомился, в частности, с произведениями Лессинга, Гете, Шиллера и Шекспира. А члены Гитлерюгенда бросались камнями и выводили «жид, сдохни!» на школьной стене. Мы, дети, не могли понять, почему столь многие взрослые немцы разжигали ненависть к нам, к соседним народам, ко всем инакомыслящим, но мы уже знали, что ненависть любого рода неизбежно выливается во вражду, бессердечность и уничтожение людей и всякий, кто разжигает ненависть к кому бы то ни было, несет ответственность за последствия. Трагический пример последствий этой ненависти являют сегодня гнетущие своей беспомощностью руины кафедрального собора.

Казалось бы, ошибки прошлого должны учить. Однако до чего неприятно вели себя наши ровесники и бывшие земляки, тоже решившие посетить отчизну. С немецкими марками в кармане они ко всему вокруг относились высокомерно, а антисемитское замечание, отпущенное по нашему адресу, обнаружило живучесть старых предрассудков. Некоторые из этих людей чувствовали себя помещиками, приехавшими проверить, как нанятый управляющий смотрит за их владениями. Понятно, что не так хорошо, как законный владелец, но все-таки русским следовало бы делать это получше. У одной из бывших жительниц Восточной Пруссии даже вырвалось со вздохом, что только Гитлер мог бы справиться с этим хаосом. (Это слышала госпожа Ф., прилетевшая из Израиля с мужем, уроженцем Кенигсберга. Сама она родом из российского города, еврейское население которого, в том числе ее родителей, расстреляли, поставив на краю ямы. Ей и ее младшему брату удалось незаметно спрыгнуть туда, а ночью выбраться.) Итак, новый Гитлер должен помочь! Как если бы не Гитлеру мы обязаны разрушением и потерей Восточной Пруссии. Я все чаще с грустью, даже с отчаянием замечаю, что, несмотря на гибель пятидесяти миллионов в последней войне, т. е., казалось бы, совсем недавно, сегодня некоторые не в состоянии вспомнить, что стало причиной этой катастрофы.

Было бы несправедливым не отметить, что многие среди туристов ведут себя иначе: ищут контактов с местными жителями и бескорыстно им помогают. Так, госпожа профессор С. отправилась в сельскую местность с рюкзаком, наполненным предметами гуманитарной помощи, чтобы раздать их бедным и нуждающимся, которых там хватает и которых, как правило, забросила в Восточную Пруссию нелегкая судьба (если они там не родились). Никогда не забуду сердечных объятий женщины, живущей сейчас в нашей бывшей и теперь уже переделанной квартире и рассказавшей нам о своей судьбе и гибели отца и братьев. Она угощала нас яблоками и радушно предлагала остановиться у нее.

Калининградские писатели, пригласившие меня на встречу в дом своего союза, пребывали, как мне показалось, в нерешительности относительно того, что предпочтительней — работать с гарантированной оплатой, но подцензурно, или без гарантий оплаты и без цензуры. Они рассказали мне о встречах с молодыми немцами, заявившими, что для них Восточная Пруссия не принадлежит России. После таких высказываний живущие там сегодня, естественно, чувствуют себя неуверенно и неуютно. А один из отставных офицеров, получающих жалкую пенсию, выступая по телевидению, горько, но предостерегающе заметил, что еще не разучился обращаться с оружием. «На все требуется время», — сказал русский переводчик Максим, но не пояснил, что же за это время должно произойти.

В одном из интервью для местного телевидения меня спросили, что, на мой взгляд, нужно Калининграду, чтобы стать культурным городом, похожим на тот, каким некогда был Кенигсберг. Что можно было на это ответить? До тех пор, пока люди вынуждены тратить столько времени на поддержание собственного существования, ясно, что сил и времени на музыку, литературу и живопись будет не хватать. Так было всегда. И все-таки, когда мы исполняли Моцарта, Шумана, Бетховена и Сарасате, зал филармонии был полон. И все-таки детей учат в городской музыкальной школе, и в их способностях нельзя усомниться, даже если им приходится играть на скверных инструментах.

В сущности, я человек не избалованный, поэтому мне не слишком мешало то, что в гостинице «Калининград» протекала крыша, не работал лифт, время от времени отключали холодную воду, а горячую подавали лишь изредка. Но если такое положение сохраняется десятилетиями, несмотря на стремление его исправить, то, конечно, призадумаешься, что же здесь не так. Ответ не вызовет затруднений у тех, кто привык смотреть за животными или растениями, — они знают: главное, чтобы условия ухода отвечали природе питомцев. Коммунистическое представление о людской природе было неверным, отчего и не работали общественные структуры, выстроенные в соответствии с этим представлением. Недостижимость идеалов предопределила крах усилий.