Закат на Босфоре
Шрифт:
Другой раз, бывает, офицер придет – лицо бледное, под глазами синяки, – сразу видно, кокаинчиком балуется или морфием. Занюханный уже… А кокаин-то дорог! Заложит портсигар золотой или перстень фамильный. Тут уж надо ухо востро держать: кокаинист – человек опасный. Зато если залог хороший оставит, почти наверняка за ним не придет: или сам застрелится, или его кто убьет.
А уж если приходят дамы из благородных, эмигрантки обнищавшие, тут дело можно сказать наивыгоднейшее. Принесет такая колечко, либо брошечку, а сама-то как тень, одни глаза на лице остались. И говорит тихо, все больше в пол смотрит. Сколько денег ни дай под залог – она всему
Квартиру Фома снял хоть с виду и незаметную, но двери, да и замки в них крепкие поставил. Нанял в услужение турчанку Фатиму – совсем глухая старуха, но дело свое – убрать там, бельишко постирать, обед приготовить – справно. И двери открытыми никогда не оставит – понимает, что у хозяина дела деликатные, ценности в доме немалые, осторожным надобно быть.
Так, потихонечку, коммерция движется. Ему, Фоме-то, старичку богобоязненному, много и не надо. Ест он мало, одевается скромно, бедно даже. А денежки-то копятся, и уже скоро можно будет какое-нибудь дело открыть крупное…
Но вот с этим посетителем как-то непонятно вышло. Вроде бы приличный с виду господин – правда, из своих, из русских, а это уже хуже. Но с самого первоначала сердце у Фомы Степановича как-то нехорошо дернулось, что-то не то почувствовало… Однако господин показал в мешочке замшевом такое ожерелье хорошее, что Фома Степанович к сердцу своему не прислушался. Брильянтики так и засияли, так и засверкали, совсем Фому Степановича ослепили, совсем разума лишили. Нет бы поосторожнее, нет бы поберечься, а он поглупел, видно, на старости лет, сел за стоечку свою, принялся брильянтики разглядывать – лупу в глаз, пинцетик в руку… А брильянтики – прелесть, конфетка, чистая вода.
Фома Степанович ослеп, оглох, а как глаза-то поднял – господинчик подлый дверь уже изнутри запер и целится из нагана.
Фома Степанович человек тертый, опытный, у самого браунинг под прилавком, в России всему научишься. Но только он тихохонько за браунингом руку потянул, как стервец этот наганом своим повел, курком щелкнул, глаза поганые вылупил и рявкнул:
– Р-руки, старая сволочь!
Тут Фома Степанович по-настоящему испугался. Все ведь, стервец, отберет. Подчистую ограбит. А этот-то, басурман, к нему за стоечку зашел, руки связал, наган спрятал, к шее узкий нож приставил и начал, подлая его душа, вопросы всякие задавать… Фома Степанович очень удивился: думал, его грабить будут, а тут вопросы какие-то дурацкие… Ну Фома сразу ему все рассказал – черт его знает, зачем ему это надо, безбожнику, может, он из какой-нибудь контрразведки. Хотя сердце все так же нехорошо дергалось, и чувствовал Фома Степанович, что добром это не кончится, и что господинчик этот ни из какой не из контрразведки, и нож у него такой страшный был, пахло от господинчика этого самой настоящей смертью.
Все рассказал Фома, о чем его спрашивали, все как на духу. А безбожник глазищами своим глядит, как буравит, и говорит:
– Ну, кровосос старый, ничего не наврал? Ничего не утаил?
– Перекрестился бы, – Фома отвечает, – да руки связаны.
– Ну, это ладно, я тебе верю. Ты бы мне не стал врать. Не то чтобы я тебя в честности подозреваю, а просто бы побоялся. А что руки связаны – так это не бойся, руки я тебе развяжу.
И
Фома и подумать ничего не успел: был Фома Сушкин – и нет его, как будто и не было.
– Сегодня я видел одного типа три раза, – сообщил Борис.
– Вот как? – полковник Горецкий встревоженно поднял брови. – Что же это за тип, что он собой представляет?
– Такой… вертлявый господинчик. Одет вроде прилично, но по лицу – форменный жулик.
– А вы и лицо разглядели? – полюбопытствовал Горецкий.
– Лицо у него так себе, можно сказать, что дрянь лицо, и усики мерзейшие…
– Что – усики? Да говорите же, Борис Андреевич, это очень серьезно!
– Усики он то приклеит, то сорвет, и шляпы тоже меняет, – усмехнулся Борис. – Утром был в котелке, а потом надел такой… пирожок. Скоро до чалмы дойдет!
– Вы напрасно смеетесь! Где вы его видели?
– У отеля видел, потом вечером – когда Анджелу в «Грезу» провожал… Один Бог знает, как мне надоели ее песенки!
– Это ваше личное дело, – сухо заметил Горецкий, – служба есть служба, она никогда не бывает приятной.
– Ну… – замялся Борис, – я бы так не сказал. И еще я того типа заметил сегодня днем, когда хотел в госпиталь зайти, – Петра навестить да сестре немного денег передать.
– Надеюсь, в госпиталь вы после этого не пошли?
– Разумеется, не пошел, за кого вы меня принимаете, Аркадий Петрович, право слово! Чтоб я еще сестру родную подставлял под удар! Только Варвару так и не повидал, а она небось волнуется – куда это я подевался?
– К Варваре Андреевне я уже посылал Саенко.
Саенко был верным ординарцем полковника Горецкого, который последовал за ним в Константинополь. Он обладал удивительным качеством везде и в любой ситуации чувствовать себя как дома, быстро освоился за границей и легко договаривался о любом деле с турками, хотя языка не знал.
– А вы уверены, что этот подозрительный тип не проследил вас до моего дома?
– Я был осторожен, сумел уйти от него на Пери – там такое столпотворение, сами знаете.
– Гм, но все же, Борис Андреевич, надо нам с вами менять тактику. Слежка говорит о том, что вами заинтересовались. Ваша прелестная пассия несомненно рассказала о вас своей подруге. А то, что послали бездарного типа, так это, во-первых, с их стороны предварительная прикидка, а во-вторых, они же не знают, что вы выполняли многие мои поручения и научились определять слежку.
– И еще многому другому, необходимому в нашей с вами профессии, – вздохнул Борис.
– Все же, голубчик, нашим вечерним беседам пришел конец, – твердо проговорил полковник. – Как я ни стараюсь выглядеть незаметно, думаю, что компетентным людям известны мои связи с англичанами. Так что если нас с вами увидят вместе – вся операция полетит в тартарары.
– Значит, как раньше, в Феодосии – через Саенко?
– Нет, тут Саенко не подходит. Если вы сумеете заинтересовать соратников Гюзели по-настоящему, то слежку за вами будут вести профессионально, так что каждый ваш шаг будет на виду. Вы не должны до поры до времени вызывать у них ни малейших подозрений. Придется нам общаться при помощи почтового ящика. Каждый вечер вы будете составлять краткое донесение и оставлять его в ресторане у Луиджи – он предупрежден, так что всегда будет принимать у вас плату сам, таким образом вы сможете передать ему донесение незаметно.