Закат. Re_Animation
Шрифт:
– Молния?
– Да, молния. Я не управляю погодой, я управляю техникой. С соседнего высоковольтного столба сорвался провод, который попал на его дом.
– А как это?
– Перебоями напряжения я расплавил проводку, конечно при помощи моих любимых дроидов перерезал два проводка.
– А когда вы были на здании, вас камеры не заметили?
– Хехе, камеры… А как вы думаете настолько ли сложно настроить камеры, подключенные к жестким дискам для автозаписи, на воспроизведение части записи, тем более что они статичны? Иными словами то, что происходит с людьми видно, а те пиксели, где нахожусь я – заменяются на одноименные по координатам пиксели минутами ранее, где они пустуют, таким образом создается
Крон, одевший шапку ушанку и небольшой рюкзак кивнул на панель, которая служила дверью и натянул кожаные перчатки, скорее демонстративно. Потому что при всей его прагматичности так натягивать перчатки не имеет смысла. Ему явно нравилось удивлять. И он пользовался моментами, когда собеседник смотрел ему в рот.
Марс последовал за ним. Дверь открылась, следом открылась еще одна дверь, задняя дверь закрылась, открылась третья холодный ветер со снегом ударил в лицо. Снег своей колкостью ущипнул нежную кожу лица, которая провела слишком долго в парниковых условиях с идеальным климатом. Каждая снежинка будто обжигала, обновляя рецепторы и принося удовольствие от восприятия разной температуры. Тот самый кайф, который испытываешь в бане или при контрастном душе, только в разы более яркий.
– Мы же только что видели другую погоду?
– Другая погода в другом месте. Вы знаете, какие методы практиковались в Советско-Германском государстве?
– В Советско-Германском?
– Да. Это термин одного моего хорошего друга-историка. Мне этот термин очень нравится.
– Вы имеете ввиду послевоенное ФРГ?
– Самое что ни на есть военное. Война была индикатором. Создается впечатление, что эти государства были враждебными, так оно и было, и в то же время они были единым. Они были полем войны других государств. Разборкой вождей. Как инь и янь. У каждого государства были свои принципы в которые входила ненависть к инородному. И к своему. К своей истории. Каждая власть переписывает историю, но у них, я про Советско-Германское государство, были свои ходы и методы, которые сроднили их алхимическим браком. Титан не может жить без войны против другого титана, он теряет смысл. После победы над Германией, мистический враг был создан в лице Запада, но он перестал быть врагом сразу же и стал манящим запретным плодом. Все вроде бы критиковали политику капитализма, праздновали дни рождения вождей, но мысленно рвались в страну запретных видеомагнитофонов, журналов и музыки. Советское общество породило свою гибель, убив своего брата-сиблинга-симбионта. Это как сиамскому близнецу самовольно попытаться удалить другое «я».
– Вы хотите сказать что им нужна была вражда?
– Или адекватный противник, это было бы лучше. Если бы они слились воедино, не было бы идеологической шизофрении. Правда и это было бы ненадолго, потому что вместе они бы еще быстрее покорили безумный мир, который их породил. Зато закат был бы общемировым. И все бы вместе начинали с нуля, а не как в 90ые с фальшстарта. Некоторые еще до сих пор на старте стоят, парализованные. Но дух садизма, порожденный ими до сих пор живет в сердцах людей.
Так вот, к методам. – обернулся Крон. – Они брали в солдаты мальчишек до 17 лет. Всё вранье, про то что сами шли. Никто не шел. Всех забирали, всех убивали и всем присваивали посмертные ордена, говоря что они «шли защищать товарищей». Так же как и с заводами. Заводы работали в три смены, потому что если не выполнить приказ и трехсменный план, то становишься врагом родины.
Были конечно и те, кто по своей воле работал на износ, и шел на войну, подделывая возраст, но таких были единицы из всего союза. Детей использовали для самых провальных операций – для того чтобы враг потратил пули перед наступлением основных войск. Смертность в бою была 80 %, остальных раненых брали в плен обе стороны. Эксплуатировали. Можно сказать это был обмен рабами. С невысоким, но тем не менее стабильным КПД. Цифра редко менялась. Обе страны эксплуатировали «врагов народа» – политзаключенных, которые у каждой страны были собственные, для формирования своей мощи. Но так как любая система стремится к стабильности, её эта стабильность и разрушает вступая в резонанс сама с собой.
Образуется антисредний класс в рабочих государствах среди тех «рабочих», которые занимают вышележащие должности. Был такой интересный психиатр Чезаре Ломброзо, он называл анархистами – социалистов. Объяснения в этом, надеюсь не нужны. А потом социалисты, пришедшие к власти в обоих государствах подменили смысл. Обе страны были рабоче социалистические. Только одна страна стремилась к интеграции народов, а другая к дезинтеграции. Кто победил-сказать сложно. Потому что поражение любой стороны означало поражение второй. Победил Запад. Третья сторона, которая пока еще стоит. Но уже ветхо. Хе-хе. Несмотря на все усилия.
Они шли по морозной заснеженной сельской дороге между одиноких домиков, в редких окнах которых горел свет. Было неясно о каких методах он спросил и к чему начал этот разговор, но и так всё выглядело слишком странным, чтобы отвлекаться на какие-то детали.
Крон свернул к одному из домиков и, прокашлявшись на пороге открыл дверь. Марс молча следовал за ним хвостом, усваивая новую информацию.
– Вечер! – сказал Крон.
– Добрый! – послышалось с кухни.
Крон стал раздеваться и сделал жест следовать его примеру.
Они прошли на кухню. На кухне сидел человек в черном балахоне, лица не было видно, но морщинистые пятнистые руки, обхватывающие стакан с дымящимся чаем говорили о пожилом возрасте хозяина.
– Это он? – спросил хозяин, не поднимая глаз и не открывая лица. Голос его был низкий и приятный, в нём чувствовалась какая-то сила и уверенность, которая сразу располагает к себе.
– Да. – ответил Крон, светясь от радости, в которой прослеживалась его нескрываемая гордость.
– Значит удалось… – Налей ему чай, если он хочет.
Крон кивнул, и не смотря на то, что собеседник не увидел этого жеста и, не спрашивая согласия налил из жестяного чайника кружку заварного чая, потом взял вторую и налил себе.
– Расскажи ему о себе. Я его подготовил по дороге.
Старик прочистил горло и опустил стакан, явив свои жилистые потемневшие кулаки, усеянные веснушками. Он сжал их и начал:
– Мое имя тебе мало чего даст, но можешь звать меня Егором. Я знаю что ты обо мне думаешь. Первое мнение такое всегда: старик, скучный, неинтересный, больной, слабый, возможно сумасшедший. Но я не знаю, уважаешь ли ты человека, который привел тебя. Если да – то знай, что он уважает меня и у него, наверное, на то есть основания. В свою очередь я могу сказать, что я уважаю его… И тебя, он много говорил о тебе. Но речь не об этом.
– Я защищал наших солдат в Ливии. Этот конфликт ты еще должен был застать до своей… смерти…
– Россия не принимала участия в Ливийском конфликте. – перебил Марс. – наверное. – добавил он.
– Хорошо, что ты ставишь все под сомнение. Но это здесь не уместно. Поставь лучше под сомнение то, что ты слышишь по телеящику. – сказал Егор и крепче сжал кулаки. На левом запястье красовалась выцветшая, расплывшаяся татуировка с именем Егор, каким то знаком и цифрой 44. Могучий Старик, в котором не было ничего пенсионерского, как в большинстве случайных доживальцев, как будто почувствовал его взгляд или понял по молчанию и прокомментировал: