Закат
Шрифт:
Что-то внутри Келли все время перекликалось с ним. Некая форма примитивной, но в то же время хорошо отлаженной чувственной коммуникации, как у животных. Душа улья.
Дряхлое человеческое существо подошло ближе – Келли не сводила глаз со смертоносного лезвия, ярко сверкавшего в ночи, – и тут в ней зазвучал голос: он пришел непосредственно от Владыки, а уж через Келли был мгновенно ретранслирован в сознание старого мстителя.
Авраам.
Да, звук исходил от Владыки – и все же это был
Авраам. Не делай этого.
Интонация была явно женской. Но ведь сама Келли ничего не произносила. Этот голос она слышала впервые в жизни.
А вот Сетракян точно слышал его ранее. Келли поняла это по тепловому излучению человеческого существа, по тому, как участился сердечный ритм старого охотника.
Я живу и в ней… Я живу в ней…
Мститель остановился. В его взгляде появился намек на слабость. Вампир Келли ухватилась за эту возможность, ее челюсть отвалилась, рот распахнулся, она почувствовала, что ожившее жало вот-вот выстрелит.
Но тут охотник воздел свой меч и с криком бросился на нее. У Келли не осталось выбора. Серебряное лезвие, ослепительно пылая, прожигало мрак ее глаз.
Она повернулась, пробежала вдоль парапета, перемахнула через него и стремглав помчалась по отвесной стене вниз. Пересекая пустой участок между домами, Келли лишь раз обернулась, чтобы бросить взгляд наверх, на дряхлое человеческое существо с его тающим тепловым излучением. Старик стоял в полном одиночестве. Стоял и смотрел, как она исчезает в ночи.
Гудвезер подошел к Заку и потянул сына за руку, стремясь уберечь от обжигающего света ультрафиолетовой лампы, лежавшей в оконной клетке.
– Убирайся! – крикнул Зак.
– Ну же, дружок, – сказал Эф, стараясь успокоить его.
Им обоим нужно было успокоиться.
– Эй, дружище. Зи. Ну же…
– Ты пытался убить ее.
Эф не знал, что сказать. Потому как он и впрямь пытался убить Келли.
– Она… Она все равно уже мертва.
– Не для меня!
– Ты видел ее, Зи. – Эфу не хотелось говорить о жале. – Ты видел, во что она превратилась. Она больше не твоя мама. Мне очень жаль.
– Ты не должен убивать ее! – всхлипнул Зак.
Его голос все еще прерывался после перенесенного приступа.
– Должен, – сказал Эф. – Должен.
Он подошел к Заку, пытаясь восстановить утраченный контакт, но мальчик отпрянул. Вместо того чтобы прильнуть к отцу, Зак пододвинулся к Норе – единственному человеку поблизости, который хоть как-то мог заменить мать, – и с плачем уткнулся в ее плечо.
Нора посмотрела на Гудвезера. Ее взгляд был полон сочувствия, но Эф не принял утешения.
Позади него в дверях появился Фет.
– Пошли, – сказал Гудвезер и выбежал из комнаты.
Ночная
Они медленно продвигались по улице в сторону парка Маркуса Грейви – пятеро оставивших службу пеших полицейских и сержант на личном автомобиле.
Без знаков различия. Без видеокамер, положенных для патрульных машин. Без докладов о проделанной работе. Забыты внутренние расследования, общественные советы и отдел собственной безопасности.
Главное – сила. И порядок.
Федералы уже навешали на них ярлыков: «инфекционная мания», «чумное помешательство» и так далее.
А куда делся старый добрый термин «плохие парни»? Вышел из моды?
Что там говорили в правительстве? Мобилизовать полицию штата? Призвать национальную гвардию? Развернуть войска?
«По крайней мере, дайте нам, простым городским полицейским, ребятам в синей форме, право первого выстрела».
– Эй! Что за фигня?
Один из мужчин схватился за глубокий разрез на руке – что-то рассекло локоть, пройдя сквозь рукав. Следующий снаряд ударил в асфальт прямо под ногами.
– Они что, швыряют гребаные камни?
Все вскинули глаза к крышам.
– Вон! Там!
Плита декоративной облицовки с изображением геральдической лилии летела им на головы. Борцы бросились врассыпную – камень с треском разбился о бордюр тротуара, обдав голени мужчин градом обломков.
– Сюда!
Компания ринулась к двери подъезда, ворвалась внутрь. Первый побежал вверх по лестнице. Там, посреди площадки, стояла девочка-подросток в длинной ночной рубашке.
– Убирайся отсюда, детка! – заорал мужчина, огибая ее и направляясь к следующему пролету.
Наверху кто-то двигался. Сейчас полицейскому не нужно было вызывать подкрепление, не нужно было играть по правилам, не нужно было искать оправданий для применения силы. Он велел парню наверху остановиться, а затем вколотил в него четыре пули и уложил на месте.
Коп подошел к бунтарю, весь дрожа от возбуждения. Черный парень, в груди – четыре кучные дырки. Улыбаясь во весь рот, полицейский повернулся к пролету:
– Один готов!
Черный парень шевельнулся и сел. Коп, попятившись, успел вбить в него еще одну пулю, прежде чем раненый, вскочив, прыгнул на него, крепко обхватил руками и принялся что-то делать с шеей.
Полицейский крутанулся на месте – винтовка оказалась стиснута между ним и нападавшим, а бедром он уперся в перила лестницы – и почувствовал, что ограждение поддается.
Оба упали и с грохотом шмякнулись на пол. Обернувшись на шум, второй коп увидел, что на его товарище лежит подозрительный тип и словно бы грызет его шею, – во всяком случае, было очень похоже. Прежде чем выстрелить, мужчина взглянул вверх – туда, откуда они свалились, – и увидел девочку-подростка в ночной рубашке.
Она прыгнула на полицейского, свалила с ног и, усевшись верхом, принялась раздирать ногтями его лицо и горло.