Закажем напоследок пиццу?

Грибанов Максим

горелой земли, выжженной бесконечными артиллерийскими обстрелами,

заваленной разлагающимися, изуродованными в ее осенней жиже трупами,

лишенными раз и навсегда той уютной, домашней жизни,

которой уже не будет

ни у них,

ни скорее всего,

у нас всех, оставшихся здесь

в ожидании удара явно подготавливающихся сил противника,

к тому же прекрасно умеющего вести боевые действия в этих условиях

и никогда не отступающего до последнего солдата

Я

не понимаю,

зачем было в течение нескольких дней

бросать в лобовую атаку,

на хорошо укрепленные,

утыканные пулеметными расчетами позиции врага,

свои подразделения

и тем самым перебить почти два полка,

в первой волне которых было много опытных,

давно воюющих солдат и сержантов,

заваливая их трупами все поле от наших до вражеских окопов,

при этом не нанося последним никакого, хоть сколько-нибудь значимого урона

Стоны и крики до сих пор слышатся оттуда,

разбавляемые только отдельными,

эхом разносящимися выстрелами снайперов,

из-за которых мы оставили всякие попытки кого-нибудь отыскать и спасти

Я не понимаю, за кого мы воюем

и почему должны из-за чьих-то разногласий

найти последний приют в этой никому не нужной грязи;

ненавидеть и убивать людей,

которых мы даже не знаем,

и чья нация у меня всегда вызывала глубокое уважение?

Первые месяцы,

оказавшись на передовой,

я никак не мог к этому привыкнуть

и просто бежал в смятении вперед,

падал,

полз,

стрелял куда-то вверх:

я не собирался никого убивать

и не представлял, как потом буду смотреть в глаза родным,

той прекрасной девушке,

если когда-нибудь встречу ее,

как буду ходить по воскресеньям в церковь?

И как я вообще могу молить бога о помощи сохранить мою жизнь:

ведь не дать мне погибнуть – значит, дать сделать это кому-то другому

Но очень скоро я убедился, что иначе не получится

Я передернул затвор,

и патрон, с щелчком выскочив,

ударился о землю

Из блиндажа вылез Том,

молодой парень, лет на пятнадцать младше меня,

веселый и доброжелательный,

один из немногих сохранившихся в целости с первой волны атак

Убедившись, что патронник чист,

поднимаю патрон,

вытираю об штаны,

засовываю его обратно,

защелкиваю затвор

и отставляю винтовку в сторону

Поправляю ремни,

ранец,

аккуратно закутываюсь в шарф

Том вернулся из туалета,

закурил,

улыбающимся взглядом

показал в сторону Штыка,

что-то бормочущего во сне

под плащ-палаткой,

почесался,

проклял вшей и полез обратно

Штык тоже уцелел с первого месяца пребывания здесь:

усы у него были как у Ницше,

а лезвие штыка всегда начищено и заточено так,

что казалось, им можно бриться

После очередной отбитой атаки,

наши приволокли двух пленных

Это были молодые ребята, лет восемнадцати

Их забили прикладами и штыками

Но Штык в этом не участвовал:

видимо, берег свой клинок для какого-то особого случая

А я окончательно перестал понимать,

что и зачем мы все здесь делаем

В самом начале войны такого не было:

к пленным относились достойно

и более гуманно

А сейчас я слышал, что их держат в ужасных условиях и даже не кормят,

потому что самим не хватает продовольствия,

или вот, – как это случилось у нас, –

просто в ярости добивают

С каждым днем я все сильнее убеждался,

что культура,

со всеми ее нравственными ценностями,

зависит от обстоятельств,

и грош ей цена,

когда у человека появляется возможность

безнаказанно совершать преступление

Я закрыл глаза и снова подумал о том, как устал:

от жестокости,

бесчеловечности,

этих проклятых крыс,

вшей и чесотки,

от этой всепоглощающей сырости,

вечного насморка,

отсутствия горячей еды,

повсеместного запаха гари

недосыпания

и постоянно преследующего холода

Я так устал от всего этого

Я не хочу никого ненавидеть,

не хочу ни в кого стрелять

Я не хочу сидеть в этой промозглой траншее

Я хочу домой

Господи, как же я хочу домой…

Небо побледнело,

и над окопом потянулся туман

Какое-то удивительное затишье повисло в воздухе

Свист осветительной ракеты прорезал тишину,

и мне сначала показалось, что это крик чайки

Откуда тут чайки?

Вдруг этот свист стал как-то странно нарастать и усиливаться