Закипела сталь
Шрифт:
Услышав эти слова, Кайгородов отошел к Серых и тихо спросил:
— Так что, есть у них чему поучиться?
— Есть, и многому. Они хуже нас газом обеспечены, и это научило их бережливости и расчету. А мы часто бываем небрежны.
Митинг в рапортной был коротким. Макаров сообщил, что бригада проведет еще несколько плавок, за это время подучит остальных сталеваров, и инженеры на основе их опыта составят новую инструкцию.
Ротов тепло поздравил скоростников.
Расходились неохотно. Гаевой отвел в сторону Макарова, пожал ему руку.
— Вот теперь,
7
Добрую неделю собирался Гаевой проверить столовые горячих цехов, но, занятый техническими проблемами, откладывал со дня на день. А сегодня решил в обеденный перерыв зайти в столовую мартеновского цеха. Зашел — и наскочил на скандал. Остервенясь, пересыпая слова руганью, Бурой кричал заведующему столовой:
— Это я понимаю, что война, что продуктов мало! Но из этих самых продуктов путно сварить можно? Почему каша не соленая? Соли мало? В борще — ни жирники, а у тебя рожа от жира лоснится, брюхо отпустил! Ух, жаба паршивая! — заключил он брезгливо.
Столпившиеся вокруг рабочие одобрительно зашумели. Хотя они недолюбливали этого суматошного малого с вызывающе дерзким, гримасливым лицом, к тому же нахального и болтливого, — не зря прозвали его «балаболкой» — сейчас они полностью были на его стороне.
Заметив парторга, заведующий столовой стал жаловаться:
— Полчаса хулигана унять не могу. И мастер помалкивает, будто так и надо.
В стороне Гаевой увидел Пермякова, не принимавшего никакого участия в перепалке.
Подсев к столику, парторг попросил принести обед. Попробовал борщ — приготовлен из рук вон плохо. Подозвал заведующего, жестко сказал:
— За такое радение выгнать можно! — И обратился к Пермякову: — На вашем месте я поступил бы так: как мастер, объявил бы выговор Бурому за ругань…
— Мне этот выговор, что лысому гребенка, — пренебрежительно бросил Бурой.
— А по общественной линии организовал бы на кухне рабочий контроль — пусть следят за закладкой продуктов. Двух человек будет достаточно. Старшим над ними рекомендовал бы поставить Бурого.
Заведующий столовой схватился за голову.
— Да этот горлохват всех поваров разгонит! И так жизни нет!
— Или разгонит, или заставит быть добросовестными.
В этот день Гаевой обошел остальные столовые горячих цехов. В доменном кормили вкуснее, в прокатных — хуже, чем в мартеновском. И везде жаловались на подсобное хозяйство завода: плохо поставляет продукты.
Вернулся Гаевой в глубоком раздумье. На заводе никто как следует вопросами питания не занимался. Никто, в том числе и он сам. Внимание всех было занято производством: металл сейчас решал судьбу страны. Но судьбу металла решали люди. Так не в первую ли очередь ему, парторгу, надлежало заняться бытовыми делами? Во всяком случае, одновременно, а он… Почти месяц прошел с тех пор, как он здесь, и только сегодня урвал для этого время. Стыдно!
Гаевой просмотрел почту. Внимание привлекло коротенькое анонимное письмо с жалобой на то, что подсобное хозяйство неделями не получает газет. Гаевого удивило, что письмо по такому поводу не подписано. «А что, если поеду сам да посмотрю, что там делается? — мелькнула мысль, — тогда и с орсовцами разговаривать будет легче».
Каждый раз, возвращаясь в гостиницу, Гаевой с волнением открывал дверь — а вдруг письмо от Нади. Но и на этот раз письма не было. Он лег, взял книгу, но читать не смог. Поползли тревожные мысли о жене. Воображение рисовало страшные картины: то подвергся обстрелу Надин госпиталь, много жертв, и Надя истекает кровью, то прорвались гитлеровцы, Надя захвачена в плен, ее допрашивают, пытают…
Вспомнились годы юности.
…Старое, серое, давно не штукатуреное здание рабфака, аудитория первого курса, куда, подстрекаемый любопытством, он зашел посмотреть на Надю — говорили, что она самая красивая девушка на рабфаке.
Надя действительно была красива. Ясные серые глаза подчеркивали матовую смуглость лица, тронутого на щеках легким румянцем. Пухлые губы и мягко очерченный подбородок говорили об уравновешенности и внутреннем покое. Поймав на себе изучающий взгляд незнакомого старшекурсника, Надя склонилась над партой, и он, к своему удивлению, увидел профиль, словно принадлежавший совсем другой девушке. Высокий лоб с выпуклостями над бровями и сильно вздернутый краешек верхней губы делали лицо упрямым и задорным.
Знакомство принесло разочарование. Надя курила, держалась слишком панибратски и показалась неглубокой, легко доступной. А ему к тому времени надоели связи без любви, разлуки без боли. Мечтал он о человеке, с которым без боязни мог пуститься в жизненный путь. И на третье свидание не явился.
Наде же он запал в душу, она искала встреч.
Когда партийно-комсомольский актив посылали на хлебозаготовки, Надя всякими неправдами ухитрялась попасть в бригаду студентов вуза, которой руководил Гаевой.
Обстановка в том селе была особенно сложной. Среди значившихся в списке кулаков оказались опухшие от голода. Кулаки валялись в ногах у уполномоченных, заклинали их всеми святыми, плакали навзрыд и невольно возбуждали чувство жалости. Вначале даже показалось, что некоторых крестьян к кулакам отнесли несправедливо.
Когда бригада зашла на двор кулака, жена и дети которого, по слухам, пошли побираться, студенты сочли безнадежным искать здесь хлеб, но Надя настояла. Подворье тщательно обыскали, ничего не нашли и прекратили поиски. Мужчины присели в раздумье на крылечке, закурили и стали ждать Надю, которая метр за метром прощупывала винтовочным шомполом землю в усадьбе. Вдруг из-за угла двора, заросшего высоким бурьяном, донесся ее испуганный возглас — обнаружила мертвого хозяина дома у отверстия ямы с первосортной, зерно в зерно, пшеницей. Видимо, уже крайне обессиленный, кулак добрался до своего клада, разрыл руками землю, набил рот зерном и так и умер. Из ямы было извлечено около пятисот пудов хлеба.