Заклание
Шрифт:
Шаги. Быстрые шаги раздались за моей спиной…
Остановившись, я обернулся… Чириканье и стрекот тут же застыли в воздухе и той самой застывшей нотой стали вкручиваться болью в мозг. Летняя стужа медленной волной протянулась по коже, поднимая дыбом каждый волосок. Воздух встал поперек горла.
Леха!
В десяти шагах от меня!
…
Он быстро приближался…
ГЛАВА 11,
в которой наш герой борется за свое
Я сидел дома, на кухне и… квасил по черному.
С того самого момента, как капитан Петров завез меня с кладбища домой, я уговорил бутылку коньяка и нашел общий язык с литровкой текилы. Лимон? Какой лимон, какой букет, какое послевкусие – налил стакан, глотком выпил, выдохнул и… повторил сначала.
Сколько я пропустил таких стаканов, не знаю, но я был трезв – ни малейшего ощущения опьянения. И Кот знал, что я трезв, иначе не стал бы он лезть ко мне, а значит, высококачественное дорогущее спиртное потрачено впустую.
Вообще-то я не пью, почти не пью, лишь за компанию, не часто, не много и в основном вино. Так что урон, понесенный нашим баром, можно объяснить лишь той скорбью, которой я напитался на кладбище, и тем чудовищным для моего разума взрывом, в мгновение разметавшим эту скорбь.
Леха подошел ко мне почти вплотную.
Я сразу же вспомнил, что помимо русой хлипкой бородки, забавного сплюснутого носа у него еще всклокоченная короткая стрижка. И сейчас все это, только что закопанное под землю, стояло в полуметре от меня, и смотрело полными печали, опухшими, покрасневшими глазами.
Стужа, проникшая сквозь мою кожу, кажется, не только вымораживала меня изнутри, но и замедляла само время.
«Леха?» – я не мог воспринять ЭТО НЕЧТО как-то иначе – пытался улыбаться.
А потом в той самой замедленности времени раздался звук, словно лопнул воздушный шарик: «Па-аф!» Затем еще раз: «Па-аф!», «Па-аф!». И каждый раз «Леха» вздрагивал, его губы, теряя улыбчивость, выгибались вниз, а в глазах импульсом проскальзывал испуг.
После третьего звука «парнишка» рванул вперед, мимо меня, бросив на ходу голосом Лехи: «Нам нужно поговорить, срочно».
Возможно, звучание его голоса, такого всамделишного, теплого и живого, вернуло мне ощущение реальности.
Я повернулся вслед за ним и даже хотел прокричать «Погоди!», но проклятие ботинок ожило и вцепилось в меня, принуждая не думать, а только смотреть на его ноги.
Те самые древние мокрые, ботинки – не кроссовки, с каждым шагом удаляющегося «Лехи» они не только меняли свою форму и цвет – они высыхали!
А потом вершина абсурда.
Раз – и «парня» не стало!
Был – и нет!
Исчез, как в долбаном фантастическом фильме. Лишь взметнувшееся облачко пыли и звук выплеснувшегося сжатого воздуха: «Па-аф!»
Сколько прошло времени – не знаю. О чем я думал – не помню. Что заставило меня обернуться – не представляю.
На дороге со стороны зоны захоронения потерянных душ стояли три человека, и (вот оно, продолжение ирреальности) они оказались закутанными в светло серые балахоны, с головами, скрытыми под громадными ткаными капюшонами.
Помню, что я двинулся к ним. Зачем? – Не представляю.
Помню, как облик ближайшего ко мне начал меняться, его словно окутало дрожащее марево, а балахон будто бы растворялся. Я успел отметить, что фигура под исчезающей одеждой – женская, и тут раздались вскрики. Все трое вдруг побежали прочь от меня и вдруг – «Па-аф», «Па-аф», «Па-аф» – исчезли.
Вот тогда-то мои ноги и подкосились. Я сел там, где стоял: посреди дороги, в пыль.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я услышал и осознал приближающиеся шаги.
– Ну, как вы? – спросил сочувственный голос капитана Петрова у меня за спиной.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Расщепление
ГЛАВА 12,
странная
Прикосновение Кота подобно легчайшему дуновению. Не иначе этот негодник каким-то образом знает, когда мой сон переходит в легкую стадию, и именно тогда касается кончика моего носа. Его прикосновение почти неуловимо, воздушно, но настолько действенно, что я сразу открываю глаза, и первое что вижу – два больших бесконечно мудрых (ей-ей не вру), светящихся изнутри темной зеленью глаза.
Восемь лет почти каждую ночь повторяется эта сцена, что, конечно же, говорит о запредельной степени избалованности нашего персонального сфинкса. Давным-давно, когда крошечный, безволосый, розовый как младенец и немыслимо горячий котенок лишь поселился у нас, он постоянно жалобно мякал и, казалось, все время мерз. Мне его было жалко настолько, что, вопреки здравому смыслу, советам котозаводчицы и просьбам жены, я вставал по ночам и кормил большеухого малыша кошачьими консервами. С тех пор ушастик превратился в огромного, почти девятикилограммового монстра, но привычка вкушать по ночам свое излюбленное блюдо осталась. Причем, к удивлению жены и сына (я подозреваю, что они просто завидуют), такую побудку он устраивает лишь мне. Эдакая своего рода избранность, возможно, и не позволяет мне все эти годы отмахиваться от его ночных домогательств.
Вот и сейчас, открыв глаза, я почти провалился в зеленую, горящую голодную бездну.
«Опять! Нееет… – подумал я, прежде чем осознал, что моя голова раскалывается.
Боль ощущалась подобно кольцу Сатурна: на периферии, в удалении, вращаясь вокруг головы.
«Надо меньше пить… воистину… – подумал я, – а может быть, чаще…».
Зеленая бездна передо мной отдалилась и приняла форму настырных кошачьих глаз.
– Задолбал…, – пробормотал я обреченно и попытался встать с кровати.