Заклинатель змей

Ильясов Явдат Хасанович

Омар спокоен. Душевно свободен. Он бодр и могуч. Разум его невозмутимо ясен. Он будет писать свой трактат. Он напишет его!

— Три дирхема, — шепнул Юнус ему во дворе.

— А? — не понял Омар, как никогда далекий от Юнуса с его заботами.

— С тебя три дирхема.

— Ах, да… — Омар на радостях дал ему десять.

— Алгебра, альмукабала, — сердито бормочет Юнус. Сам дворецкий Юнус бредет на базар, а вороватый шакал дурных его помыслов рыщет вокруг молодого Омара Хайяма. — Мы тоже учились в медресе. И знаем: глупее науки, чем алгебра, нет на земле. Но, оказалось,

она в цене, а? Стол, и жилье, и заботу. И деньги. И я — ухаживай за ним. Ну нет. Пусть корпит над своими туманными доказательствами, — я их опровергну. Или я дурнее его! Разве я не умею читать и писать? Если он еще сопливым мальчишкой одолел эту премудрость, то я-то, взрослый, опытный, умный, в два счета ею овладею. Пиши, любезный! Пиши свой трактат. Настанет час, я тебя посрамлю. Есть что-нибудь по алгебре? — спросил он в книжном ряду.

— "Книга по алгебре и альмукабале" Мухамеда аль-Хорезми, — ответил один из торговцев.

— То, что надо! Сколько? Четыре дирхема? Ох! Ладно, давай ее сюда.

Зажав книгу под мышкой, он пошел к харчевне — и столкнулся с дворником Али Джафаром, покупавшим новую метлу.

— О? — удивился Али Джафар. — Ты — и вдруг с книгой! Зачем она тебе?

— Погоди, — зловеще произнес Юнус. — Я покажу твоему ученому другу!

— Покажешь… за что?

— Я его ненавижу!

— Уже? Но за что?

— Ну, он — такой…

— Какой?

— Ну, какой-то… не такой.

— Понятно! — усмехнулся Джафар. — Но мой совет: ты лучше его не трогай. Вот именно, он не такой. Оставь человека в покое.

— Нет, я от него не отстану… пока он живой. — Юнус с книгой под мышкой прошел под навес.

Увидев книгу, ему сразу уступили место на помосте, покрытом пятнистой кошмой. Ага! У нас на Востоке простой народ уважает ученых людей. Зато, говорят, в какой-то стране на закате, не то Рум, не то Рус, чем умней человек, тем больше обид ему от невежд.

Алгебра, альмукабала. Или я дурнее его? Разве я не умею читать и писать?..

Он с нетерпением раскрыл книгу, перелистал. О боже! Цифры. Значки. Хм… Ну, ничего. Разберемся. Вот, например: "Вещь относится к… э-э… квадрату, как… э-э… квадрат к… э-э… кубу, отсюда неизбежно следует, что уравнение, содержащее квадрат и куб, равносильно уравнению, содержащему вещь и квадрат". Э-э… Что бы это могло означать?

Долго сидел Юнус на помосте, злобно листая книгу. Но безуспешно. На самой твердой булыге останется след от зубила. Но мозг Юнуса оказался тверже любого камня, и никакой острый угол, изображенный в книге, не оставил на нем и малейшей царапины. Юнус попросил трубку с хашишем, но в голове еще больше помутилось. Дворецкий даже заледенел от ненависти к человеку, который не тольго отлично разбирается в этой чертовщине, но может вполне ее опровергнуть или доказать.

Нет, надо начинать с азов. Зайду-ка, решил приунывший Юнус, в медресе, к математику Зубейру, — даже хозяин не раз обращался к нему за помощью. Правда, придется истратить шесть оставшихся дирхемов, — но на какие жертвы не пойдешь ради знаний?

…Алгебра, алгебра! Альмукабала.

Пиши, любезный. Пиши свой трактат.

Настанет час…

Румяный сдобный Зубейр очень рад Юнусу:

— Почтенный судья судей послал за мною? Я сейчас…

— Не торопись, — сухо сказал дворецкий. — Почтенный судья судей не нуждается больше в твоих услугах. У него теперь свой домашний математик. Весьма одаренный молодой человек.

— Молодой? — испугался Зубейр. — Одаренный? — И, сразу обессилев, шлепнулся жирным задом на кошму. — Из каких таких болот он вылез?

— Из Нишапурских.

— Проклятье! — Зубейр вскочил, забегал по келье. Его объемистое брюхо колыхалось, мотаясь из стороны в сторону, точно бараний курдюк. — Жили тихо, спокойно, в достатке. Откуда берутся на нашу голову эти одаренные? Давно, казалось бы, всех извели. Значит, я потерял верный доход? Твой господин уже не даст заработать.

— Не даст, — подтвердил Юнус. — Он осыпает деньгами нового помощника. Нынче утром двести дирхемов ему отвалил.

— О аллах! Как его зовут?

— Омар Хайям.

— Не слыхал о таком.

— Вот, услыхал.

— Хайям, Хайям… Странное прозвище! От арабского «хайма» — палатка?

— Или «хайя» — змея.

— Это скорей всего! Что же делать? — Зубейр беспомощно уставился на Юнуса. — Нельзя допустить, чтоб какой-то заезжий ловкач, юнец, хлеб у нас отбивал.

— К тому же он будет писать для судьи ученый трактат по алгебре, — подсыпал яду жестокий Юнус.

— О! Час от часу не легче. Он совсем нас погубит. Что же делать, а?

— Я тут… хочу изучить, опровергнуть… — Юнус показал ему книгу.

— Ты?! О боже! — Громкий хохот чуть не разодрал Зубейру нутро, а дворецкому — слух. — Мой дорогой! Лучше не пробуй. Поздно. Я всю жизнь занимаюсь алгеброй — и то иногда захожу в такой тупик, что хоть бейся головой о стенку.

— Тогда, — прохрипел огорченный Юнус, — на что мне эта дурацкая книга, куда ее деть?

— Оставь. Мухамед-аль-Хорезми? Загляну, полистаю.

Не доводилось.

Дворецкий слукавил:

— Я купил ее за шесть дирхемов.

— Хорошо. Уплачу. Когда-нибудь. — Он снова упал на кошму. — Может, — потер Зубейр ладонью низкий лоб, — пригласить его в медресе, испытать — и осмеять всем собранием? Нет, опасно. Если он и впрямь учен, то сам осмеет всех нас. Позор на всю страну! Позор, позор… Слушай! — вскинулся Зубейр. — Ты не заметил: нет ли у него… какого-нибудь изъяна? Порока? Дурной привычки?

— В двадцать два года?

— Ну, кто знает! Вспомни, каким негодяем ты был в двадцать два, А вдруг он мужеблуд или пьяница?

— Не похож. Даже хашиш не курит, стервец.

— Жаль. Повременим. Когда он приехал?

— Вчера.

— Э! Подождем. Если в нем есть червоточина, он успеет скоро ее проявить. А ты — наблюдай. Старайся заметить что-нибудь, за что можно уцепиться — и раздуть на весь Туран. Или, лучше всего, сам постарайся завлечь его в ловушку. Без женщин-то он, наверно, не живет? Подсунь ему дочь. Пусть она побудет с ним — и поднимет крик: он, мол, взял ее силой, нарушил девичью честь.

— Не выйдет, приятель! Ее девичья честь уже давно нарушена.