Заклятье красных свечей
Шрифт:
— Не знаю. Часы опять сломались…
И тут снаружи по стене дома зашуршало что-то, и раздался чей-то невыносимо тоненький, но почему-то гораздо более жуткий, чем любые завывания голосок. Кажется, это говорил ребёнок. Но Миша и Таня знали, что — это вовсе не ребёнок. И их била дрожь, и они плакали. И иногда шептали:
— Пожалуйста, оставьте нас…
А потом Таня сильно встряхнула трясущегося Мишу за плечо, и зашипела:
— Ты слышишь — кричат? Это они!
— Да кто «они»? — передёрнулся Миша.
— Наши родители. Ну, слушай же…
Они замерли, полностью в слух обратились. И вот услышали. Эти крики доносились издали, едва слышными были. Крики эти эхом среди деревьев разносились, но всё же теперь и Миша узнал: это кричали их родители. Они звали своих детей по именам.
Теперь Таня говорила с большим чувством:
— Они там, в лесу… они заблудились. И мы должны им помочь.
— Помочь? — переспросил Миша.
— Ну да, конечно, помочь, — подтвердила Таня.
— Но как же мы им поможем?
— Но что же нам здесь сидеть? Мы должны быть рядом с ними.
— То есть ты предлагаешь бежать вниз, через кладбище, а потом… в лес? Ты, думаешь, далеко мы убежим?
— А здесь мы долго просидим? Ты разве чувствуешь тут себя в безопасности?..
— Ладно, Таня. Я и сам понимаю: мы должны быть рядом с родителями. Вместе не так страшно. Но вот только я задаю себе вопрос: велики ли шансы, что мы до них доберёмся. И я понимаю: шанс ничтожный…
И тут они вновь услышали крики своих родителей. И вновь родители звали их по именам, но только на этот раз голоса их слышались с гораздо более близкого расстояния.
Миша и Таня бросились к двери, и отодвинули от неё стол. И всё же у самого порога они замерли. Никак не могли перебороть страх: раскрыть дверь. И тогда дверь сама распахнулась. Причём распахнулась так резко, что слетела с той единственной петли, на которой держалась до этого. А за дверью была их поджидала беззвёздная, угольно чёрная ночь.
Таня сжалась, прошептала:
— Нет, я не могу идти туда… там… смерть… там — ещё страшнее, чем смерть… Миша, мне так страшно сейчас, что, кажется, сама смерть была бы для меня избавлением…
И тут вновь закричали родители. Теперь их голоса прозвучали очень отчётливо: должно быть, они были уже на кладбище. И тогда Миша понял, что родители уже должны были увидеть свет, который выплёскивался в ночь из распахнутой двери.
Миша сделал над собой титаническое усилие: он выскочил на порог, и что было сил закричал:
— Мы здесь! Идите сюда скорее!
— Миша! Таня! — кричали в ответ родители.
— Вы видите нас?! Видите?! — кричал Миша, и размахивал руками.
И вновь те же голоса: «Миша! Таня!». И тут Миша усомнился: действительно это их родители? Эти голоса были лишены эмоций, они точно со дна колодца доносились. Но тут Таня оттащила его обратно, в дом, и заговорила:
— Они не смогут сюда пройти, потому что мы закрыли первую башенку на засов.
— А, ну да… — выдохнул Миша.
И тут раздалось несколько ударов.
— Слышишь? Это они стучат! — воскликнула Таня. — Они хотят пройти, но дверь заперта…
Миша пролепетал неуверенным, дрожащим голосом:
— Хорошо, стало быть, мы спустимся и откроем… им…
Он сказал это «им», и вновь почувствовал, что его пробирает озноб. Он не знал, кто эти «они». Он вовсе не был уверен, что там, внизу, действительно их родители.
А Таня сказала:
— Мы возьмём с собой факелы.
Девушка выбрала два длинных полена, и окунула их в пламя. Получилось две горящие деревяшки, которые при желании можно было назвать и факелами…
Они переступили через порог — шагнули в ночь. Лишь на пару шагов отгоняли угольную черноту факелы. А дальше скорее угадывались, чем виделись густые, усеянные шипами кусты.
Они прошли половину пути, когда вновь закричали родители. Теперь уже совсем близко. И опять Миша был поражён мертвенной бесчувственности их голосов. Так могли кричать куклы-марионетки, но не живые люди. То же самое почувствовала и Таня, но сразу отогнала эти мысли…
Если не считать постоянного, невыносимого напряжения, которое не оставляло их, они дошли до нижней башенки без каких-либо злоключений…
И вот они стоят возле закрытой на засов двери, за которой, по-видимому, были их родители.
— Мама? Папа? — шёпотом позвала Таня.
И вновь родители закричали их имена. Закричали так громко, будто не слышали, что их дети совсем рядом, за дверью. Это был оглушительный, но по-прежнему лишённый каких-либо чувств крик. И они кричали: «Миша! Таня!», так, будто по-прежнему в лесу находились.
— Господи, Миша, Мишенька… — зашептала Таня, и факел в её руке сильно затрясся. — Мне кажется, что это… это не наши родители…
По щекам её текли слёзы, губы её дрожали. И всё же она спросила:
— Мама, папа… это вы?
И с противоположной стороны двери вновь раздался крик:
— Миша!.. Таня!..
— Мы… мы должны… — Таня никак не могла выговорить…
Она стояла перед этой запертой дверью и тряслась. Тогда Миша потянул её назад, он шептал:
— Мы должны вернуться в дом.
— Нет, — замотала головой Таня.
— За этой дверью действительно не наши родители. Я не знаю, кто там, но мы должны бежать. Таня, пожалуйста…
Но Таня вырвалась от него, и шагнула к двери. Миша взмолился:
— Пожалуйста, не открывай…
— Вот смотри — это доска едва держится. Сейчас я оторву её, да и взгляну, кто там снаружи. Если не наши родители, так не будем открывать.
И действительно: в верхней части этой двери выделялась доска. По каким-то причинам эта доска расшаталась, и теперь не сложно было бы её выломать.