Заклятие Лусии де Реаль (сборник)
Шрифт:
То, что случилось дальше, напоминает известную сказку о спящей красавице. Оказавшись в объятиях любимого и орошённая его горячими слезами, покойница неожиданно ожила. Что там было на самом деле – то ли это действительно была чистая случайность, то ли всё было загодя подстроено, – никто никогда не узнает: этот таинственный эпизод из жизни наших героев так и остался покрытым непроницаемым мраком. По этому поводу можно лишь строить предположения.
Но зато известно другое: после двух дней пребывания во Франции капитан де Гаран, не дожидаясь попутного военного корабля, отправился назад в Индию. Отправился на торговом судне. За свои, разумеется, деньги. И это при том, что, дождись он военного корабля, ему не пришлось бы тратиться на дорогу.
Прошло пять лет.
В годовщину смерти Клеменс, то есть 13 октября 1716 года, как и в предыдущие годы, Кристиан де Буассо приехал на кладбище, чтобы возложить на могилу супруги цветы. У склепа, в котором покоилась Клеменс, он увидел молодую женщину, скорбно склонившуюся над мраморной плитой. Услышав сзади шаги, она торопливо опустила на глаза тёмную вуаль и встала. Де Буассо показалось, что он видит перед собой свою давно умершую жену. Опешивший от неожиданности старик протянул руки к женщине и шагнул ей навстречу.
– Клеменс, я глазам своим не верю! Неужели это вы? – пробормотал он растерянно.
Но ответа не последовало. Женщина молча увернулась от его объятий и быстро зашагала к выходу. Там она села в поджидавшую её карету и уехала.
Несколько дней Кристиан де Буассо не находил себе места. То ему казалось, что на кладбище он встретил призрак жены. То он начинал уверять себя, что это всё-таки была его жена, самая что ни на есть живая. Дошло до того, что де Буассо начал сомневаться в своём здравом рассудке. Ему казалось, что он страдает галлюцинациями. Чтобы раз и навсегда развеять сомнения, он велел вскрыть гроб. И тут его ожидало новое потрясение: гроб был пуст!..
За расследование этого более чем странного дела взялась уголовная полиция. Вскоре её агентам стало известно, что 13 октября на кладбище аббатства Сен-Жермен-де-Пре побывала жена майора Жоржа де Гарана, Эмма де Гаран. Агенты также установили, что чета де Гаран совсем недавно вернулась в Париж из Индии. А ещё полиция узнала, что пять лет тому назад кладбищенский сторож, получивший якобы наследство, свою работу оставил, а не так давно он умер. Спустя ещё какое-то время полиции было известно практически всё: что 16 октября 1711 года, через два дня после похорон Клеменс де Буассо, капитан де Гаран отбыл в Индию на купеческом судне за свой счёт, что на том же судне плыла неизвестная больная женщина под тёмной вуалью, что в Индии они сходили на берег вместе.
Улик было предостаточно, и де Буассо ничего не оставалось, как обратиться в суд с просьбой вернуть ему его законную жену. Но де Гаран так просто сдаваться не собирался и упорно защищался. Его речь на суде, в которой он доказывал свою невиновность, была правдоподобной и убедительной.
– Я не стал дожидаться военного корабля в Индию, – сказал он, – по той простой причине, что после кончины моей бывшей невесты, которую я очень любил, я не мог и дня оставаться во Франции, мне всё здесь было постылым. Больная женщина, плывшая на том же судне, насколько мне известно, была англичанкой. Она направлялась в Индию к служившему там сыну. А то, что мы сходили вместе с корабля, объясняется просто: как мужчина, я не мог не помочь больной женщине. После этого я никогда её больше не видел. Почему гроб Клеменс оказался пустым? Откуда мне знать. Я её не хоронил. Об этом лучше спросить господина де Буассо. Я лишь могу предположить, что кладбищенский сторож позарился на драгоценности умершей, а чтобы замести следы, труп закопал в одной из заранее приготовленных могил. Моя жена, которую вы видите здесь, родилась в Индии. Она дочь англичанина и испанки. Её девичье имя – Эмма Мюррей. Мы венчались в Индии, в церкви губернатора штата Пондишери. Наши документы вы уже изучали, они подлинные. Какие ещё нужны доказательства, чтобы господин де Буассо оставил нас в покое?
Не молчала и мадам де Гаран.
– Я не француженка и потому не могла быть Клеменс де ла Файль. Я даже в Париже никогда до этого не бывала, – твёрдо заявила она. – Как уже сказал мой муж, моё девичье имя – Эмма Мюррей. А теперь я – Эмма де Гаран.
Вызванный в суд в качестве свидетеля Морис де ла Файль, едва взглянув на Эмму де Гаран, заявил, что перед ним его дочь Клеменс. Он просил молодую женщину вернуться к законному мужу и своему ребёнку. На что мадам де Гаран ответила:
– Мой отец Джордж Мюррей давно умер в Индии. А этого господина, – женщина указала на де ла Файля, – равно как и месье де Буассо, я вижу впервые.
Излишне говорить о том, кому отдавала свои симпатии находившаяся в зале заседаний публика. Она всецело была на стороне четы де Гаран. Да и судьи всё больше проникались к ним симпатией и доверием. Всё шло к тому, что обвиняемым будет вынесен оправдательный приговор.
Но тут произошло неожиданное: когда процесс подходил к концу и у де Буассо оставалось всё меньше надежды на победу, он выкинул свой последний козырь: ввёл в зал заседаний шестилетнюю дочку. Под многочисленными взглядами сгорающей от любопытства публики девочка шла впереди отца по проходу к стоявшей перед судьями мадам де Гаран так уверенно, как будто они расстались только вчера. А подойдя, заученным жалобным голоском произнесла сквозь слёзы:
– Мамочка, неужели ты не хочешь меня поцеловать?
И тут выдержка, пусть и на короткое время, изменила обвиняемой. Своим поведением молодая женщина выдала себя с головой: она задрожала, схватила девочку на руки и с плачем стала её целовать. Но уже через несколько секунд опомнилась, овладела собой и, оттолкнув ребёнка, воскликнула, обращаясь к де Буассо:
– Как вам не стыдно провоцировать меня таким недостойным способом! Ни одна совестливая женщина не останется безучастной к сироте, которая к тому же плачет.
Но после сцены с девочкой на мнение судей никакие доводы повлиять уже не могли. Их приговор был краток и безапелляционен: «Признать мадам де Гаран, в девичестве Клеменс де ла Файль, женой господина Кристиана де Буассо и обязать её вернуться к своему законному супругу и родной дочери. А во избежание очередного бегства семью де Гаран взять под временный домашний арест».
– Этому не бывать! – заявила мадам де Гаран. Дому месье де Буассо она предпочла монастырскую келью и тут же написала прошение на имя Людовика XV, в котором просила короля дать ей возможность провести остаток дней в монастыре. Но король-распутник под лицемерным предлогом заботы о крепкой французской семье в просьбе Клеменс отказал.
Кристиан де Буассо торжествовал: он добился своего! На радостях он объявил, что прощает свою «заблудшую овечку» и с нетерпением ждёт её возвращения. Мадам де Гаран, поняв, что положение у нее безвыходное, сделала вид, что смирилась с судьбой, и даже сама назначила день своего возвращения в дом первого мужа.
Последний акт этой трагедии был достойным пера великого Шекспира. Вот как описывал его репортёр одной из парижских газет: «В тот вечер перед ярко освещённым домом Кристиана де Буассо, набитым родственниками и приглашённой знатью, на глазах десятков уличных зевак остановилась карета. Из неё, пошатываясь от слабости, вышла Клеменс де ла Файль в белом подвенечном платье. Она была бледна, почти прозрачна, и от этого ещё больше прекрасна. Глаза её пылали каким-то странным, непостижимым огнём, а на устах блуждала загадочная улыбка. Навстречу ей по разостланному по такому случаю перед входом в дом большому персидскому ковру спешил с распростёртыми объятиями сам Кристиан де Буассо. Клеменс де ла Файль холодно взглянула на бывшего мужа и, собрав остаток сил, отчётливо вымолвила: “Месье, я принесла вам то, что вы когда-то потеряли”. И ступив шаг вперёд, замертво упала к его ногам.