Заклятие предков
Шрифт:
— Что ты увидел внутри? — Голос Ворона одеревенел. — Ну же, бродяга, говори!
— Ничего, — пожал плечами ведун. — Пустой зал.
— А книга? А хранитель храма?
— Не было там никого.
— Подожди… — подобрался ближе старик. — Там в центре стоял алтарь. На нем — две полки. На верхней лежит книга с серебряными страницами. На нижней сидит хранитель храма.
— Да не было там никого, Ратмирович! Я что, слепой?
— О шаха корес… — Ворон сел прямо на снег, схватившись за голову.
— Ты чего, Ратмирович? — забеспокоился Олег. — Да может, и не было там никого? Лепкос, вон, говорил, многие жрецы ушли на юг.
— Ну, подумай своей глупой головой, бродяга, — опустил руки старик. — Ну, кто
— Как это «разбудил»? — не поверил Середин. — Храму, как я понимаю, много тысяч лет. В нем уж если и засыпали, то навсегда.
— Ты просто многого не знаешь, бродяга. Иногда жрец способен оторвать душу от своего тела и вознести ее в иные миры. Тело его при этом не будет ни есть, ни пить, ни дышать. Оно перестанет быть живым. Но оно и не станет мертвым. Его не трогает тлен, оно не издает запаха.
— Самадхи, — перебил учителя Олег.
— Что?
— Это состояние называется самадхи. Поклонники Будды страсть как мечтают его достичь.
— Зачем? — удивился Ворон. — Ведь мир еще не рушится?
— Из любопытства.
— Пусть так, не важно, — отмахнулся старик. — Главное — в любой момент душа способна вернуться в тело, и оно проснется.
— Наверное, хранитель проснулся, забрал свою книгу и пошел погулять.
— Да нет же, бродяга! — выпрямился учитель во весь рост. — Нежить — это фокусы для дикарей, спасательная палочка против глупых диких зверей, когда не остается сил. Книга — у глупого смертного, который способен переписывать только одну фразу и тешит себя мнимым могуществом. Книгу нужно найти и вернуть в храм, пока дикарь не захотел прочитать что-то еще. Но главное — не в книге, главное — в хранителе. Его нужно найти. Найти и…
— За что ты так взъелся на этого сонного жреца, Ратмирович? — Несмотря на сложный разговор, Олег все-таки достал куриную половинку и вцепился в нее зубами. Все-таки голод не тетка, а он только что с дороги.
— Он навлечет на нас гнев богов, бродяга, — покачал головой старик. — Гнев богов. Ты знаешь, что это такое? Это времена, когда люди серебряного века завидуют людям века глиняного. Когда вся земля покрыта льдом от полюса и до полюса, и на ней нет ничего, кроме холода и ветра. Когда оазисы тепла столь малы, что их окружают стенами и обороняют насмерть от всего, что двигается, пусть даже от умирающих детей. Когда ты находишь среди холода стадо замерзших лошадей — а тогда все замерзало целыми стадами и народами, — и ты добираешься до мяса, нарезаешь тонкими ломтиками, согреваешь дыханием и ешь сырым, потому что тебе нечего зажечь, чтобы приготовить или просто согреть себе еду. Целые века только холода, голода и сырого мерзлого мяса — вот что такое гнев богов! И я не хочу пережить это снова.
— Но почему из-за одного этого хранителя на нас должен обрушиться гнев богов, Ратмирович?
— А разве в Дюн-Хоре тебе не рассказывали про семь небес Мира?
— Ну, рассказывали… И что?
— Похоже, или ты ничего не понял, или хранители уже позабыли половину своих знаний. — Ворон снова опустился на корточки. — Ладно, я расскажу тебе еще раз. Мир людей устроен так, что всегда, раз за разом, проходит семь уровней развития — семь небес. Все начинается с божественной милости и получения свободы. На втором уровне вышедшие из божественной благодати люди вручают свою волю священнослужителям и посвящают себя только вере. Они работают во имя веры, умирают во имя веры и даже убивают во имя веры. Но проходит время, жрецы устают и вырождаются, и власть спускается
— Сурово… — почесал в затылке Середин.
— Справедливо, — не согласился Ворон. — После кары за безумие свое люди получили милость. Им дали новых богов: Сварога, Белбога, Стрибога, Ярило, Макошь, Дидилию. Они жили, плодились, молились, приносили дары и были счастливы. Правда, в последние века волхвы стали не так искренни, как ранее, и князья все реже прислушиваются к их советам, а те все чаще пресмыкаются перед князьями. Но то всего лишь второе небо. Пока правителей начнут выбирать смерды, пройдут еще тысячи лет… Если безумие не взорвет его раньше.
— Однако ты, Ратмирович, не сказал главного. При чем тут сбежавший хранитель?
— А разве ты не понял? Он заговорил свой храм как раз перед последним небом, перед гневом богов. Он священник того мира, в котором правят выродки. И у него в голове остались все знания великой, древней и очень могучей цивилизации ариев. Олежка, милый: у него сила бога и характер подвальной крысы! Он наберет силу, превратит весь мир в хаос и станет веселиться в нем до тех пор, пока у богов не лопнет терпение еще раз. Сто, двести лет… И все. Живые позавидуют мертвым. Ты хотел знать, что ждет твою Русь? Ее не станет, будет гнев богов. Ты хотел вернуться к себе домой, в будущее? Его не станет, будет гнев богов. Будет холод, лед и мерзлое мясо. Ну что, теперь ты меня понимаешь?
— Да, тоскливая перспектива… — признал ведун.
— Я тебе больше скажу, бродяга. Поздние храмы арийцев настолько чужды миру, настолько враждебны, что возле них даже зелени никогда нет. Трава еще кое-как пробивается, но кусты или деревья ближе полутысячи шагов не растут. Дохнут от злобного воздействия.
— Лысая гора… — пробормотал Олег.
— Что?
— Гороховец был построен на Лысой горе. Да и вообще на Руси везде — как Лысая гора, так обязательно на ней нечисто что-то. Скажи, Ратмирович, не могло бы быть такого, что вся эта нежить — это уже его? Может, он пока так развлекается?
— Нет, еще рано, — покачал головой Ворон. — Понимаешь… Ну вот представь, что вот этот камень — это реальный мир. Вещий человек поднимается…
— Да, я помню. Вещий видит сверху мир, а очень вещий видит других вещих, но плоховато разбирается в обычном мире. Слишком высоко сидит.
— Правильно, — кивнул старик. — Так вот хранитель — он «очень вещий». Ему не уследить за миром самому. Ему нужен кто-то, кто станет на ступеньку ниже и станет надзирать за низшими существами. Ему нужны ученики. И пока он их не обучил, у тебя есть шанс.