Заклятые пирамиды

Орлов Антон

Он замолчал. Пора было зажигать масляную лампу, но Зинта сидела напротив Эдмара, задумчиво стиснув кружку с молоком на донышке, и размышляла, сказать о своей догадке или лучше не надо.

– Что я ему сделал? – прошипел Эдмар еле слышно, словно разозленная змея.

– Ты, такой умный, действительно не понимаешь или делаешь вид? – не вытерпела лекарка.

– Думаешь, он хотел жениться на моей маме, а она ему отказала, и я как будто крайний? Ничего такого. С мамой и нашими младшими он ведет себя иначе, со всей теплотой. И любит госпожу Ивену, свою жену. Она тоже относится ко мне с какой-то странной прохладцей, хотя я всегда

был с ней вежлив. У меня память хорошая, если б я перед ними в чем-то провинился, я бы это запомнил.

– Ну, тогда вспоминай, что ты им сделал не так в своем прежнем воплощении! – поднявшись со стула и уперев руки в бока, посоветовала Зинта.

– Смеешься? – Бледное в сумеречной синеве лицо Эдмара протестующе скривилось.

– Объясняю тебе, в чем дело. Ясно же сразу… Я чуток погорячилась, сам ты, наверное, ничего не помнишь. Даже из опытных магов не всякий что-нибудь знает о своих прошлых рождениях, но если сходишь к гадалке или в храм Двуликой Госпожи, там тебе помогут разобраться.

– Никуда я не пойду, еще чего! – Его голос снова стал похож на змеиное шипение. – Бредни ваши дурацкие… Мне шестнадцать лет, я знать не знаю, что со мной было якобы раньше, и знать не собираюсь. Ничего не было!

Зинта мысленно хмыкнула: я угадала, рыльце у тебя в перьях.

– Пожалуй, теперь уже семнадцать, – добавил Эдмар после паузы другим тоном. – Пока я валялся больной в той деревне, у меня должен был пройти день рождения. Вот тоска… Не пойду я ни к гадалкам, ни к этой вашей Двуликой Госпоже.

– Пойдешь или нет, дело твое, но не вздумай отзываться о ней неуважительно. Она Госпожа Вероятностей и Развилок, один ее лик смотрит в будущее, другой – в прошлое, и она о каждом знает все.

О том, что Двуликая проявила личный интерес к его судьбе и это благодаря ее участию он сидит тут живой-здоровый и пьет молоко, Зинта решила Эдмару не сообщать. Перебьется. У него и так непохвального индивидуализма на десятерых хватит, а если возомнит себя избранником богини, с ним и подавно не будет никакого сладу.

– Мне не кажется, что я жил когда-то раньше, – произнес он с таким несогласным выражением, словно на самом деле эта мысль у него нет-нет да и закрадывалась.

– В Сонхи ты жил совершенно точно, у тебя аура изначально здешняя, добрые маги умеют это определять. А потом ушел через Врата Перехода посмотреть на другие миры и решил остаться там насовсем, если тебе твой Нез больше приглянулся, с магами-путешественниками это бывает.

– Земля, – возразил Эдмар. – Наверняка сначала это была Земля, у нее с Сонхи поразительно много общего. Все эти яблони, мухи, коровы, собаки, вишни, человеческие физиономии… Иногда возникает впечатление, что меня разыгрывают. На Незе все выглядит иначе – и растения, и животные, и местная человеческая раса, все планеты нашей галактики в этом смысле друг от друга сильно отличаются. А здесь какое-то ненормальное сходство, прямо жуть берет.

– Значит, Сонхи и Земля – родственные миры, которые находятся в одной грозди. Ты все это еще будешь проходить в школе, и никакой жути в этом нет.

Она зажгла переносную лампу с разболтанной ручкой. Помещение наполнилось тусклым желтым светом, клубками теней и запахом прогорклого масла. Дорогое ароматное масло было им не по карману.

В ванной потихоньку запел, нагреваясь, медный бак.

– Зинта, я передумал

насчет побега, – сообщил Эдмар, когда они сели ужинать. – Раньше я собирался рвануть отсюда при первой возможности, а теперь не собираюсь. Сначала я приготовлю противоядие для Мар и только тогда вернусь домой. Я уже решил, что сделаю, для него это будет как пощечина. Приду к нему с такой же замороженной миной, с какой он сам на меня обычно смотрит, положу перед ним на стол лекарство, а потом молча, не меняя выражения лица, отвернусь и уйду.

Издали казалось, что с этой усадьбой все в порядке: чистенько побеленные сараи, блеск оконных стекол, развешанное на веревках белье – яркое, несмотря на окутавшее округу тускло-коричневое марево. Словно с хозяевами ничего не случилось, те ведь собирались жить и завтра, и послезавтра, и еще долго, об этом свидетельствовала свежая белизна стен и недавняя стирка.

Орвехту не хотелось туда идти. На свое чувство опасности Суно и раньше не жаловался, а в последние дни оно вдвое обострилось, да и простой логики хватало для вывода: будет все то же самое, и вряд ли там можно найти не испортившуюся еду. Зато простыни – в самый раз, их можно пустить на бинты. Последнее соображение и заставляло мага хмуро вглядываться в эту мнимо безобидную картинку, в то время как контролируемый страх боролся с желанием раздобыть перевязочный материал для пострадавшего коллеги.

Если бы он мог дотянуться до своей кладовой… Но с тех пор, как Мезру накрыло, это нехитрое действие требует неимоверных усилий, а силы надо беречь, в любой момент могут понадобиться.

Вчера на них набросились три бывших сойгруна. Когда случаются бедствия вроде нынешнего, люди гибнут, а представители волшебного народца превращаются в умертвия, если не смогут или не успеют убраться подальше от проклятого места.

Твари выскочили из заросшей молодой травой балки справа от дороги. Макушками по пояс взрослому человеку, с ногами кузнечиков, что позволяло им совершать головокружительные прыжки, и множеством браслетов на цепких тощих руках. Считается, что от сойгруна всегда можно откупиться браслетом – не важно, дорогим или сплетенным из цветных лоскутьев.

На первый взгляд они были такими же, как вся их проворная и нагловатая братия, – не считая того, что с какой-то дури отважились напасть втроем на трех магов. Но стоило присмотреться к их физиономиям, пыльным, ссохшимся, в мелких трещинках, словно старые маски из папье-маше, как становилось ясно – от сойгрунов тут одно название осталось.

Хвала богам, Суно быстро это понял, и вдвойне хвала, что у него хватило сил их упокоить. Умертвия рассыпались прахом, который смешался с дорожной пылью – словно ничего и не было. Джефройм пошатывался и стискивал зубы, зажимая разодранное плечо. На спине у него мантия тоже была порвана, и вышитый герб Светлейшей Ложи еле виднелся в расплывшемся кровавом пятне.

И Орвехт, и Чевальд почти всю накопленную силу израсходовали на нежить и не могли оказать коллеге необходимую помощь. У них не было даже воды, чтобы промыть раны. Туда попала какая-то трупная дрянь с когтей умертвий, начал обильно сочиться гной, такой же мутный, как нынешнее небо над Мезрой. Повязки то и дело приходилось менять, жертвуя собственными мантиями, и к исходу дня все три мага напоминали оборванцев, а Хеледика отдала свою рубашку, оставшись в мальчишеской курточке поверх исподней туники.