Заклятые пирамиды
Шрифт:
В Молоне шоколад под запретом. Доброжителей, уличенных в его поедании, подвергают публичному порицанию и осуждают на штрафные работы. Вне всяких сомнений, заграничному экзорцисту, приглашенному для решения наболевшей проблемы, по этому поводу слова никто не скажет. Окружающие сделают вид, что не замечают, как он угощается сей пакостью. Но Суно не имел склонности к эпатажу. Нельзя – значит, нельзя, хотя за компанию со своими коллегами он, случалось, посмеивался над молонскими благоглупостями.
Сойдя с парома на чужой пристани, он извлек из висевшего на поясе футляра командировочную грамоту с болтавшейся
Экзорцизм предполагалось провести на берегу Пурпурного океана, в малонаселенной области к северу от Паяны, молонской столицы. Орвехт доехал до Паяны поездом, в вагоне первого класса.
Не старый еще маг с бледным суховатым лицом. Коротко остриженные темно-русые волосы гладко зачесаны назад, тонкие губы невесело сжаты, хотя иногда бывает, что их кривит ироническая улыбка – чаще всего грустная. Худощавый, с прямой спиной и длинными чуткими пальцами, какие подошли бы музыканту, он не выглядел человеком физически сильным. Разумеется, это впечатление было обманчивым, поскольку речь шла о волшебнике.
На нем была темно-фиолетовая мантия из дорогого сукна, с вытканным гербом Светлейшей Ложи, а в душе царила презрительная стынь: о проблеме, которую предстояло решить, он знал чуть больше, чем молонские маги удосужились сообщить своим ларвезийским коллегам. Нетрудно, знаете ли, догадаться, откуда у проблемы ноги растут. Эти догадки хорошего настроения Суно Орвехту не добавляли, а шоколада, помогающего воевать с хандрой, у него больше не осталось.
Задерживаться в столице сверх необходимого он не стал и после консультационной беседы с коллективом экзорцистов отправился в наемной коляске к месту назначения. Не напрямик, поскольку почтенные молонские волшебники собирались прибыть туда двумя-тремя днями позже, а сначала на северо-восток, мимо полей, огородов и перелесков, и уж потом, по Приречному тракту, обратно к океану. Он никогда не упускал возможности попутешествовать.
Другой берег Бегоны еле виднелся. По реке проходила граница между Молоной и Овдабой – богатой северной страной, занимающей Овдейский полуостров и небольшой кусок материковой территории. Энциклопедисты и философы единодушно называли Овдабу самым просвещенным и процветающим государством в подлунном мире: она славилась и несравненным качеством своих товаров, и дивно разумными законами – взять хотя бы Хартию Личных Прав или Закон о Детском Счастье, – и безбедной жизнью всех слоев населения, до последнего батрака или фабричного рабочего. Не сказать, чтобы Молона с Овдабой ладили, но военных конфликтов между ними давно уже не случалось.
Орвехт заночевал на постоялом дворе под вывеской «Приют добрых едоков» – в Молоне напоминания о добре лезли из каждого угла, спасения от них не было – и наутро ни свет ни заря вышел на прогулку. Что-то приснилось, зыбкое, словно молочный туман над Бегоной, сразу же ускользнувшее обратно в море наваждений. Прогуляешься – не пожалеешь. Суно не был лишен осмотрительности, но опасных ловушек на этом пути не чуял и подсказками, которые иной раз исходят от самой Госпожи
На тракте в ранний час было пустынно, как перед концом времен, когда живых людей уже не осталось. Низкий берег зарос ракитником, местами под туманными сводами виднелись сырые отмели, окаймленные колышущимися на серебристо-свинцовой воде щепками, обломками веток и грязноватой пеной.
Громкий плеск и звуки, похожие на сдавленное фырканье. Маг остановился возле песчаного языка. Остро пахло по-весеннему холодной рекой и раскисшей прошлогодней гнилью, а в тумане маячило темное пятно – там кто-то барахтался, из последних сил подгребая к берегу поперек течения.
Смытая паводком крыса борется за свою жизнь?.. Потом Суно определил, что крыса-то великовата, с человека размером будет, – и потянул к себе корягу с уцепившимся за нее пассажиром. Разметав речной мусор, разлапистый плавучий комель ткнулся в край отмели.
До синевы бледное мокрое лицо с кровавыми трещинами на губах. Волосы свисают сосульками. Исцарапанные руки покрыты «гусиной кожей», костяшки пальцев побелели, как вылепленные из гипса.
– Вылезай из воды. Сможешь выбраться самостоятельно?
Не сможет.
Пачкать мантию не хотелось, да и не дело для мага сердобольно заботиться о каждом, кто попадется на дороге, не позволил утонуть – и за то скажите «спасибо». Но Суно был заинтригован и к тому же привык доводить однажды начатое до конца.
– Разожми руки! Так и будешь держаться мертвой хваткой за свою деревяшку?
Существо подчинилось, когда он догадался повторить то же самое по-овдейски.
Орвехт вытащил его на середину отмели. Не младше тринадцати, не старше пятнадцати. Скорее мальчик, чем девочка. С неказистой рваной одежки течет в три ручья, на шее болтается на шнурке бросовый амулетик. Носки разные, с прорехами на пятках. Башмаки, впрочем, тоже имеются, привязаны за шнурки к ветвям коряги – это наводило на мысль, что почти окоченевший подросток не случайно свалился в воду, а пустился в плавание, заранее подготовившись.
Суно извлек теплый плед из своей персональной кладовой, которая находилась за сотни шабов отсюда, в резиденции Светлейшей Ложи, и расстелил на песке.
– Раздевайся и закутайся в сухое. Как тебя зовут?
– Дирвен Кориц, сын Мотвена и Сонтобии Кориц!
Мальчишка выпалил это вконец осипшим тонким голосом, с вызовом сверкнув глазами, словно кто-то здесь собирался оспаривать законность его происхождения.
– Хорошо, Дирвен Кориц, давай-ка грейся, пока не подхватил воспаление легких.
Собирать хворост для костра пришлось самому Орвехту. Путешественник тем временем дрожал и стучал зубами, завернувшись в плед.
Положение обязывает: маг Светлейшей Ложи не вправе размениваться на благотворительность, так что придется с этого любителя весенних заплывов стрясти какую-нибудь службу, не сейчас, так потом, когда подрастет.
Дружелюбно затрещал костер. Дирвен устроился так близко к огню, что рисковал опалить светлые брови и длинные пушистые ресницы. Над отмелью повис, вытеснив вкрадчивые речные запахи, едкий дух отсыревшей древесины – настоящего сушняка тут было не сыскать.