Заклятые пирамиды
Шрифт:
Кто-то тянул ее прочь от края.
– Нальва, я не хотел! Честное слово, не хотел! Сами не упадите, его теперь не достать, тралом потом поднимут…
Она отползла в сторону и выпрямилась. Кончики пальцев до сих пор ныли. Вот и сбылся сон Эдмара.
– Я же не думал, что он свалится… – потерянно произнес Дирвен.
– Ладно, от судьбы не уйдешь, – лекарка вздохнула. – И ничего теперь не поделаешь. Добрых посмертных путей тебе, Эдмар, Эдвин Мангериани.
– Так его звали на самом деле?
Она кивнула. Не сказать, чтобы она его любила, однако привыкла к нему и привязалась, и столько
Еще раз вздохнув, Зинта поглядела на мальчишку, победившего противника и совершенно этой победой раздавленного.
– Я никому не скажу, что ты его толкнул. Это был несчастный случай. Тем более ему снилось, что это должно произойти. Но ты все-таки подумай над тем, что сделал, чтобы не повторить то же самое в будущем с кем-нибудь еще.
Дирвен покаянно опустил голову.
– Пошли, – позвала лекарка.
Они вернулись к стоянке – вдвоем, хотя уходили отсюда втроем. Зинта уселась на плед, на нее только сейчас навалилась усталость после сегодняшней беготни, а ее спутник открыл бутылку, налил доверху вина в походную жестяную кружку и взахлеб выпил.
– Нальва… – Язык у него начал заплетаться. – Вы мне верите или нет – я не хотел!
– Верю.
Удовлетворившись ответом, он снова налил и припал к посудине.
– Послушай, не стоит тебе столько пить.
– Н-нет, подождите… – с надрывом возразил Дирвен. – Почему он меня обманул? Я полюбил девушку, а она оказалась не девственницей, потом я снова полюбил девушку, и она оказалась переодетым парнем! Вы можете сказать, почему вокруг столько предательства?
– Может, потому, что ты, когда влюбляешься, не видишь самого главного – человека, с которым имеешь дело? Смотришь вместо этого на морок, который сам же и создал, а после расстраиваешься из-за несовпадений своего морока с действительностью.
Уж кому, как не Зинте, об этом знать, если у нее с Улгером так получилось. Собеседник бурно запротестовал:
– Какой еще человек, я же говорю о девственности! П-почему они… Ну, не это самое… Не девстве…
После первой бутылки он забыл о том, что утопил Эдмара, и принялся слезно обвинять покойного во всех своих неприятностях, даже в тех, которые произошли задолго до их знакомства, а после второй растянулся на пледе и погрузился в пьяный сон, время от времени издавая стоны, напоминающие поскуливания побитого животного.
Укрыв мальчишку, Зинта устроилась от него подальше, тоже завернулась в плед. Сгущались сумерки, а они и круг не очертили, и сухих веток для костра не приготовили. Но костер тут, наверное, жечь не стоит, чтобы охрана Лилейного омута не заметила нарушителей.
Ей больше незачем скрываться. Пожалуй, она останется в Аленде и для начала будет помогать тем, кто пострадал во время беспорядков, а потом как-нибудь да устроится, в Ларвезе не слишком много лекарей под дланью Тавше. Если начнут расспрашивать, скажет, что из Паяны сорвались, потому что так решил Эдмар – будто бы у него случились неприятности, а какие, он с ней не делился. Не пропадет она без него. Хотя все равно грустно, и рыжая Мар останется без лекарства, которое могло бы ее спасти. Эдмар успел найти половину
Вдобавок, желая ему добрых посмертных путей, Зинта ощущала тягостное беспокойство: если его душа останется в Сонхи и в будущем, когда он в другой раз родится, в нем опять признают древнего мага, его по-всякому ждет Накопитель. А потом то же самое повторится снова, и еще раз, и еще… Нет, не будут его пути добрыми. Подумав об этом, лекарка съежилась от ужаса, протеста и сострадания, кутаясь в плед.
Сумерки сгустились до иззелена-синей летней темени, в небе появился жемчужный месяц. Вокруг переливисто стрекотали невидимые цикады, шуршали ночные бабочки и мерцали крупные светляки. В той стороне, где находилось озеро, плеснула вода, потом послышались шорохи, словно кто-то неуклюже ломился через заросли, тревожа траву и кустарник. Лесное животное – или утопленник?
Зинта замерла, прислушиваясь. Что бы это ни было, оно направляется сюда. Дать отпор нежити может маг либо амулетчик, но мага больше нет, а амулетчик вдрызг пьян, его сейчас не растолкаешь.
Отбросив плед, она схватила свою котомку. Спички лежали в боковом кармашке, который застегивался на пуговицу. Хотя бы ветку поджечь… Пальцы дрожали, спички вспыхивали и гасли. Шорох приближался, из-за кустарника донесся слабый голос:
– Зинта… Зинта, помоги мне…
Ноги враз стали ватными, непослушными. И впрямь мертвец! Не тот у Эдмара характер, чтобы дожидаться, когда его тралом поднимут: сам из омута вылез – и прямиком отправился живых донимать.
– Зинта…
В панике она пихнула ногой Дирвена. Тот издал скулящий стон, но не очнулся. Придется без его помощи от нежити защищаться.
Зинта достала кинжал Тавше. Мелькнула мысль, что с ним вроде бы что-то не так – хотя разве подобное возможно? Утопленник уже продирался через заросли бузины, еще немного – и будет здесь.
Боги милосердные, вот он: облепленный мокрой одеждой, из последних сил ползет на четвереньках, белеют рукава рубашки, длинные слипшиеся волосы свисают озерными водорослями. В звездном свете ничего больше не разглядишь, но Зинте не хотелось бы увидеть его посиневшее мертвое лицо.
– Отправляйся в Хиалу, беспокойный дух, тебе не место среди живых! Добрых тебе посмертных путей! Живые и мертвые ходят разными дорогами, не нарушай сей закон!
Зубы у нее стучали. У покойника тоже.
– Зинта, я живой!
– Ты утонул! Я сама видела! Смирись со своей участью, не тревожь добрых людей!
– У тебя нож Тавше, ты же говорила, он отличает живых от нежити, вот и посмотри. Я пока жив, но если ты не дашь мне плед, скоро околею!
Ох, и в самом деле: кабошон, венчающий рукоять, не светится. Значит, нет рядом ни беспокойных мертвецов, ни волшебных существ, способных принимать людской облик, а она до того перепугалась, что упустила это из виду. Убрав оружие, Зинта бросилась к Эдмару. Мокрый, кожа ледяная, но жилка пульса на запястье бьется – последнее окончательно убедило лекарку в том, что перед ней живой человек.