Заключенный
Шрифт:
Кровать скрипит, когда он наклоняется. Он собирается сделать это снова? Заняться сексом со мной? Конечно, он собирается сделать это снова. Но он всего лишь оставляет поцелуй у меня на лбу, целомудренный и почти сладкий.
— Успокойся, — бормочет он.
Я не знаю, как успокоиться. Я голая и рыдаю, и с Грейсоном происходит почти то же самое — мы оба уязвимы и сломлены.
Он ласкает мои руки, гладит мое тело.
— Шшш, никто не собирается причинить тебе вред. До тех пор, пока я с тобой.
— Не лги мне, —
Я предпочла бы, чтобы он снова угрожал убить меня. Я хочу, чтобы он был монстром.
— Я лгу? — он звучит довольным. — Тебе плохо прямо сейчас?
— Да! — говорю я, потому что теперь я спокойна и могу чувствовать приступ боли глубоко внутри себя, легкая боль, означающая, что у него был секс со мной.
Он проводит двумя пальцами вниз от моей шеи, по моей груди, к моему животу.
— Хорошо. Я прикасался к тебе. Я трахал тебя. Ты думала, что я не стану делать этого?
Нет, я знала, что он сделал бы это. Я знала это еще до того, как он сбежал из тюрьмы. Все во мне указывало на него.
— Вот как это работает, детка, — добавляет он устало. — Такова жизнь.
Я напрягаюсь. Такова жизнь?
Я замолкаю на секунду из-за того, насколько откровенным он был всего в одном предложении. Он слишком хорошо понимает происходящее. Это то, что он узнал, когда другие дети учились играть в бейсбол.
Заключительная часть головоломки складывается воедино. Подвал. Другие мальчики. Все эти годы. Это не был какой-то спор об опеке, из-за чего его фото оказалось на коробке с молоком. Я знаю наверняка, что с ним произошло, когда я чувствую его руку, сжимающую мои запястья вместе. Я переполнена ощущением мрачного триумфа.
— Что бы ты сделал, — шепчу я, — если бы я не выбрала твою историю для газеты «Кингмен»?
Он усмехается.
— Я знал, что ты выберешь.
— Почему? — спрашиваю я.
Его брови взлетают вверх. Он удивлен, что я по-прежнему не теряю контроль. Но за моими плечами длинная история борьбы с насильственными ситуациями.
— Потому что с тобой просто, — говорит он.
Мое раздражение лишь вызывает у него улыбку, немного самодовольную.
— Я знал, если дам тебе слезливую историю, то ты попадешься на эту удочку. И ты попалась.
— Это было довольно гениально, — говорю я. — Сосредотачивая внимание на второстепенных деталях, ты можешь предоставить основной кошмар фантазии читателя.
— Благодарю за вашу оценку, мисс Уинслоу, — говорит он насмешливо.
— Тебе просто нужно было правильно расставить эти детали, а читатель додумает их за тебя. Лучший способ солгать. Солгать правдой. Ничто не будет столь эффективным, как правда, не так ли?
Грейсон застывает. Заинтересованный тем, что я знаю.
— Это то, что сделал Хемингуэй. Сначала один проблеск истины, затем другой.
Его руки сжимаются на моих запястьях.
— А теперь я свободен.
Но я
— Каково это? — спрашиваю я. — Быть на другой стороне?
— Не надо.
Из-за ярости в его голосе, дрожь пробегает по моему телу. Но когда ты заключена в кольцо с обезумевшим животным, ты будешь использовать имеющееся оружие. Мне нужны его эмоции. Те, что нельзя увидеть сразу.
— Шесть лет. Это долгий срок. Ты достаточно силен и достаточно плох, чтобы они не смогли прикоснуться к тебе когда-нибудь снова?
Выражение его лица говорит мне, что я нанесла прямой удар. И я знаю, что могу ударить его настолько сильно, насколько хочу, и он не причинит мне боли — не физически. В каком-то извращенном виде, но я уверена, что могу доверять ему из-за того, что он помешан на моей защите. Его кодекс. Этот трахнутый на голову кодекс, но это все равно кодекс.
Я хмурюсь.
— Нет? Не совсем?
Он презрительно ухмыляется.
— Ты думаешь, что знаешь меня?
— Я знаю, каково это, когда твой желудок болит, как будто он пытается съесть себя. Я знаю, каково это: бороться со взрослым и проигрывать.
— Он опускает губы так близко к моему уху, что мне щекотно.
— Как ты делаешь сейчас? Борешься со взрослым и проигрываешь?
— Да, — шепчу я, зная, что мы соединены темной и мощной связью. — Я знаю, каково это: ненавидеть то, что происходит. И ненавидеть то, что тебе это нравится.
Я чувствую, как он смягчается. Он по-прежнему держит мои запястья, но уже слабее. Мои слова сильные. Мощные. Я могу использовать правду как оружие, точно так же, как делал он.
— Я знаю, каково это, когда тебе хочется чего-то настолько неправильного. Когда ты жаждешь этого, — говорю я.
— Это нормально, — говорит он тихо, будто успокаивая меня, смотря на меня нежно. — Это нормально, чувствовать себя так. Это не твоя вина.
Все меняется, и я знаю, он собирается поцеловать меня.
Я смотрю в его глаза так близко, что вижу темную линию изгиба его ресниц на коже. У него нет никакого права смотреть так сексуально и сладко. Он не имеет никакого права опускаться на меня сверху, но Боже, он делает это.
Его губы мягкие и теплые, с моих срывается вздох. И, несмотря на то, что он широкий и тяжелый, особенно из-за этого, это ощущается как ласка.
Все его тело обнимает мое, его рот на моем, руки на моих, ноги накрывают мои бедра. Я завернута в кокон из одного только Грейсона, где пахнет мускусом, и на вкус он как мужчина, который стирает из головы все мысли, которые у меня должны быть.
Как уйти? Как бороться с ним? У меня был план — усыпить его ощущением комфорта и связи. Связи, в которой он так сильно нуждается.
Но на самом деле это палка о двух концах. Потому что я жажду его, тяжесть его тела на мне, поцелуи. Я не хочу, чтобы он останавливался.