Закодированный
Шрифт:
– Просто вы меня на «ты», хотя значительно моложе меня, вот я и подумал…
– А как же тебя еще? Ты бомж натуральный, да еще без памяти!
– Я без памяти, но я не бомж, – возразил Георгий. – И если мы не были близко знакомы, потрудитесь говорить вежливо со мной, как со старшим. К тому же вы на службе.
Он сказал это мягко, спокойно, но Харченко разозлился.
– Без вас знаю, что на службе!
(Но на «вы», отметила про себя Татьяна.)
– Удобно устроился! – продолжал лейтенант защищаться с помощью нападения. – Украл – забыл! А потом убьем кого-нибудь –
– Не вижу ничего счастливого, – сказал Георгий. – Человек должен нести ответственность за свои поступки.
Харченко хмыкнул. Слова Георгия один в один совпадали с главным милицейским постулатом о неотвратимости наказания, но лейтенант никогда еще не встречал человека, который сделал бы этот постулат принципом жизни. Что ж, если у этого неопознанного гражданина, явившегося в новой ипостаси, есть странное желание нести ответственность (да еще не зная, за что!), надо пойти ему навстречу!
– Хорошо. Я новый запрос пошлю. Я раньше на Мушкова посылал, на Колычева посылал, а теперь поступим по-другому: пошлю твою фотографию.
И направил их к штатному фотографу, который, однако, оказался занят и велел прийти завтра. Или послезавтра. Татьяна догадалась, дала ему пятьдесят рублей, и он нашел свободную минутку, снял Георгия.
Георгий маялся – очень хотел что-то делать, но не понимал что.
– Займись теплицей. Или дом попробуй подремонтировать, – предложила Татьяна. – Вдруг тебе будет интересно?
Георгий занялся.
И у него все пошло на лад. В сарае были целые штабеля кровельной жести, досок, кирпичей, которые отец Валеры, человек, в отличие от сына, дельный, приготовил для ремонта, но помешала болезнь.
Инструменты тоже нашлись.
Георгий за несколько дней привел дом в порядок, заменил все гнилое и старое, а потом покрасил и крышу, и стены краской, которую купила Татьяна – из своих денег, долларов не трогая.
– Забор у тебя какой-то… – сказал Георгий Татьяне. – Кривой.
– А чего ему прямым быть? Забор и есть забор, лишь бы стоял. Нет, если хочешь, поставь новый.
И Георгий поставил.
Ему никто не мешал: соседка Обходимова молча дивилась, а Кумилкин игнорировал, не испытывая тяги к контакту с человеком, который гробит жизнь на бессмысленное благоустройство в то время, когда надо решать коренные вопросы. К тому же Георгий его не замечал, будто не был знаком, это обижало.
Потом, походив по саду, Георгий взял тележку и отправился в карьер. Вернулся со щебенкой. В саду крошил ее до полной мелкости и усыпал ею дорожки. Сделав несколько рейсов, весь сад испетлял красивыми белыми дорожками. Костя и Толик сперва помогали, и даже с увлечением, но соскучились, умчались на пруды.
Таня, вернувшись с работы, одобрила:
– Вот спасибо! А
Георгий на этом не успокоился. Взял да и вырыл лопатой колодец, смастерил для него деревянный сруб. И поднялась вода! И оказалась замечательной, гораздо лучше городской хлорированной из колонки.
Дважды инвалид Одутловатов не утерпел, пришел посмотреть, долго стоял над колодцем и, не догадавшись сам, спросил:
– А зачем? Колонка же рядом.
– Тут вода лучше, – объяснил Георгий. – А что, у других жителей колодцев нет?
– Ни одного. Тут никто никогда их не копал.
– Почему?
На этот вопрос Обходимов не нашел ответа. Вернее, считал, что первым ответом исчерпал тему: потому и не копали, что до них никто не копал!
Георгий приладил к колодцу электромотор (нашелся в сарае запасливого отца Валеры), пустил воду ручейком в сад.
Маленький прудок выкопал – не купаться, а декоративный. Притащил камни, валуны, насадил травы. И мостик соорудил из небольших бревен. С перильцами. Беседку старую свалил, поставил новую, покрасил.
В общем, навел в саду необычайную красоту, которая Татьяну даже слегка напугала:
– Люди подумают – денег у Таньки невпроглот, устроила тут парк культуры и отдыха!
– Так ничего же не ст'oит! – удивился Георгий.
– А поди ты, объясни им!
Но и этого мало было Георгию. Дом и сад стали хороши, но окрестности были гадки: улица Садовая никогда не знала ни асфальта, ни щебня. Колдобины, непросыхающие лужи, мусор и помойные озера: жители привыкли избавляться от бытового отброса простейшим способом – кидая и выливая через забор.
Георгий не спеша начал возить на улицу щебенку. Казалось бы, дело долгое, трудное. Но – одна тележка, другая, десять, один день, другой, третий – и уже вся улица у дома Татьяны засыпана, утрамбована, хоть езди, хоть гуляй, хоть даже танцуй. Но остальное протяжение улицы стало казаться еще грязнее. Поэтому Георгий, ухлопав неделю, засыпал ее всю, благо недлинная – дюжина домов.
Не обошлось без неприятностей. Одинокая злая бобылка Гаврина смотрела, смотрела из окна, вышла на крыльцо и заорала:
– Ты чего тут копаешься у моего дома? Я тебе разрешила?
– Это общественная территория, – ответил Георгий.
– Общественная! А у общества ты спросил?
– Так всем же хорошо…
– Хорошо, не хорошо – за людей не решай, понял? И заканчивай давай тут!
– Да я уже почти закончил…
Другие, хоть на словах и одобряли (чиховцы, как и прочие люди, предпочитают казаться разумными и добрыми), но втайне тоже сердились. Во-первых, человек, в считаные дни доказавший им, что они годами и десятилетиями жили по-свински, считая обустройство улицы неподъемным делом, их этим самым обидел. Во-вторых, помои лить в ямы и ухабы было сподручно и естественно, на белой же щебенке слишком все видно, приходится тащить в другие места. Они сперва утешали себя тем, что Георгия, наверно, коммунальная власть наняла за деньги, но, когда узнали, что он все сделал даром, обиделись окончательно.