Заколдованная буква
Шрифт:
Мне, конечно, было не до кармана. Козёл снова повернулся, опустил рога и мелкими шажками потопал ко мне. Я шмыгнул в комнату и запер дверь на крючок.
— Чёрта с два я на такого сяду! — донёсся со двора голос Дудкина. — Я уж лучше на фанерном. Что мне, жизнь не дорога?
Я не расслышал, что ему ответили. Шумка, которая до сих пор лишь нервно тявкала в соседней комнате, вдруг закатилась отчаянным лаем. Я сунулся было туда и отскочил назад. Козёл был уже в комнате родителей. Он проник туда через другую дверь, которую я не догадался закрыть. Он медленно вертелся, подставляя Шумке рога, а та, захлёбываясь
И началась катавасия! Лай, топот, фырканье постепенно удалились в кухню, причём там загремело что-то железное, потом шум битвы снова переместился в соседнюю комнату. Я был отрезан от всей квартиры. Я не мог взять из кухни продукты. Мне была недоступна даже уборная, куда я стремился всей душой. Ломая себе пальцы в тоске, я слонялся по комнате и думал о том, как же я открою артистам, когда они придут за козлом, и придут ли они вообще до спектакля, если Дудкин отказался на нём ездить.
Шумка была из тех собачонок, которых называют заводными. Обычно стоило кому-нибудь пройти по лестнице мимо нашей квартиры, как она впадала в истерику минут на пять. Козёл появился у нас примерно в четверть четвёртого. Ровно в четыре в квартире продолжался всё тот же тарарам, и Шумка даже не охрипла. Со двора уже давно доносились голоса:
— Безобразие какое!
— Это в двадцать второй!
И Шумка, как говорится, допрыгалась. Лай её вдруг прервался, она громко икнула, а в следующий момент заверещала таким дурным, таким страшным голосом, что я подумал: «Всё! Шумке конец».
— Эй! Двадцать вторая! Что вы там, с ума посходили? — закричали во дворе.
— Прекратите это хулиганство, слышите?
Сам не зная зачем, я подошёл к окну. По ту сторону двора стоял двухэтажный бревенчатый дом. Из многих окон его выглядывали жильцы. Несколько мужчин и женщин стояли на крыльце и возле него, подняв головы к окнам нашей квартиры. Стоило мне показаться, как они накинулись на меня:
— Эй, малый! Это ты там безобразничаешь?
— У тебя совесть есть так собаку мучить?
— Мать с отцом уехали, он и распоясался!
В голове у меня звенело от Шумкиного визга, сердце измученно колотилось, но всё же я ещё разок попробовал показать свою самостоятельность. Печально глядя в окно, голосом слабым, как у тяжелобольного, я пролепетал:
— Вас… вас не касается. Я… я сам… я сам знаю, что делаю. Это наша квартира. И… и вас не касается.
Я отошёл от окна. Шумка вдруг перестала верещать и затявкала где-то на кухне, визгливо, обиженно.
«Хам! Грубиян! — как бы говорила она, лёжа, очевидно, под газовой плитой, — С тобой и дела-то иметь нельзя». Потявкав немного, она успокоилась. В квартире наступила тишина. Я забрался с ногами на кровать, прижался спиной к стене и тоже затих. На противоположной стене висело зеркало, в котором маячило моё отражение. Никогда ещё я не казался себе таким бледным, таким тощим. Я смотрел в зеркало и грустно думал о том, что у меня, наверное, будет рак. Я слышал, как взрослые говорили, что рак развивается на нервной почве и первым признаком его бывает исхудание.
Пробило половину пятого, но я уже не ждал артистов. Я
В соседней комнате что-то полилось, потом из-под двери ко мне потекла лужа. Меня это уже не взволновало. Мне уже было всё равно.
Потом то ли козёл проголодался, то ли ему захотелось домой, но только он начал блеять. Он блеял настойчиво, требовательно, хриплым басом.
— Ишь какой зловредный мальчишка! — послышался со двора старушечий голос. — То собаку мучил, теперь козлом кричит. Всё назло!
— Нет, тут что-то не то, — отозвался мужчина. — Разве мальчишка сможет так реветь? У него и голоса не хватит. Странное дело!
— Дядь Терентий! Дядь Терентий! — вдруг взволнованно крикнула какая-то девушка.
— А-я? — донеслось издалека.
— Ты козла ищешь? Поди-ка сюда! Это не твой орёт?
Прошло несколько секунд молчания, потом со двора послышалось:
— Ага! Он и есть! Ах, люди! Ну что за люди! Средь бела Дня!
Дядя Терентий принялся кричать нам в окна, чтобы ему немедленно вернули козла и что он нам покажет, как скотину воровать. Я не отвечал. Собравшиеся во дворе успокаивали дядю Терентия, говорили, что тут, очевидно, какое-то недоразумение, что квартира принадлежит солидному человеку, подполковнику, который едва ли станет заниматься такими делами. Говорили также, что подполковника сейчас нет и что дома только его сынишка, то есть я.
— А мне шут с ним, кто там дома, кого нет. Мой козёл — стало быть, отдай! — сказал дядя Терентий. — Верка! Стой здесь! Пойду участкового приведу.
Козёл притих, словно понял, что освобождение близко. Я не боялся прихода милиционера, я был даже рад, что он придёт, и думал только о том, как он попадёт в квартиру. И вдруг у меня мелькнула такая мысль: козёл сейчас в комнате родителей. Что, если я в одну секунду проскочу переднюю, открою входную дверь… А там лестница, а там двор, а там люди, от которых мне попадёт, но которые избавят меня от козла…
Я прислушался. В квартире было тихо. Я и не подозревал, что козёл уже перебрался в переднюю и стоит у самой двери моей комнаты. Я на цыпочках подкрался к этой двери, тихонько снял с неё крючок, затем сразу распахнул её и… чуть не напоролся на козлиные рога.
В следующий момент я был на середине комнаты. Козёл направился ко мне. Я вскочил с ногами на подоконник. Козёл подошёл к подоконнику и, мотая головой, глядя на меня своим страшным глазом, хрипло заблеял. И тут я окончательно забыл про свою самостоятельность. Я отодвинулся почти к самому карнизу, свесил ноги наружу, поднял лицо к небу и заревел на весь двор, где уже собралось очень много народу. Однако я недолго ревел. Вскоре ещё больший ужас потряс меня так, что я и голос потерял.
Во двор вошли папа и мама. Они шли не под руку, как обычно, а на расстоянии метра друг от друга. Лицо у папы было красное и очень сердитое. Уже потом я узнал, что мама испортила папе всё удовольствие от поездки, потому что всё время беспокоилась за меня и говорила, что у неё какое-то тяжёлое предчувствие. Они уехали от полковника Харитонова даже не пообедав и всю дорогу ссорились.
Папа был так рассержен, что даже не заметил толпы, которая глазела на моё окно. Увидев меня, он остановился и почти закричал маме: