Заколдованная Элла
Шрифт:
Оливия кивнула, и я попросила ее сказать, про что она.
— Один царь умеет все превращать в золото и живет долго и счастливо. Еще хочу.
Это не приказ.
— Я больше не знаю.
— Хочу деньги. — Похоже, Мидас не шел у нее из головы. — Отдай мне свои деньги.
Отец перед отъездом оставил мне всего несколько джеррольдов, и я рассчитывала сберечь их на крайний случай.
— Разве ты не хочешь, чтобы Элла сделала тебе гоголь-моголь? — вмешалась Мэнди. — Ты вроде бы есть хотела.
— Нет! Хочу ее деньги! — Оливия повысила голос.
Мэнди
— Зачем богатой девице вроде тебя жалкие сбережения судомойки?
— Чтобы стать богаче. У мамы с Хетти всего гораздо больше, чем у меня. — Она скуксилась. — Так нече-е-естно!
Сердце у меня заныло и от попыток ослушаться, и от ее скулежа. Я оттолкнула миску.
— Пошли.
Деньги были у меня в комнате, на самом дне ковровой сумки. Я вытащила их, не дав Оливии посмотреть ни на волка работы Агаллена, ни на хрустальные башмачки. Насколько они ценные, Оливия не сообразит, но может проболтаться Хетти или мамаше.
У меня было только три серебряных джеррольда — хватит на ночь в гостинице или на несколько обедов. Оливия пересчитала их два раза.
— Надо спрятать. — Она зажала монетки в кулаке и протопала прочь.
Я осталась без гроша — меня лишили даже того, что могла бы мне обеспечить горстка мелочи.
Я просидела на кровати четверть часа, наслаждаясь покоем и напрасно пытаясь выдумать, как избавиться от проклятия. Затем вернулась в кухню помочь Мэнди со стряпней. Там уже торчала Оливия.
— Поговори со мной, — потребовала она.
Вечером был прием, призванный утешить мамочку Ольгу в разлуке с отцом. Мне было велено вымыть перед приходом гостей пол в зале, и мамочка Ольга то и дело приходила дать мне указания.
— Встань на четвереньки и добавь в воду щелоку. Он лучше всего отмывает.
Я окунула руку в ведро, и кожу страшно защипало. Я выдернула руку.
— Не копайся! Прием будет сегодня, а не через неделю!
На работу у меня ушло три часа, но не прошло и часа, как я стерла костяшки пальцев в кровь. То и дело мимо проходили другие слуги. Кто-то кривился, кто-то смотрел с сочувствием. Когда мамочка Ольга зашла в очередной раз проверить, достаточно ли я усердна, с ней пришла ее камеристка Нэнси. Она встала за спиной у мамочки Ольги и жестами изобразила, как надевает ей ведро на голову.
— Что тебя так забавляет? — вопросила мамочка Ольга.
Я покачала головой и стерла с лица улыбку.
Наконец я все вымыла. Мало того что руки были все в крови — я натерла коленки, и спина у меня болела. Мне отчаянно хотелось быть настоящей служанкой — настоящие вправе уволиться и найти себе другое место.
Я вернулась в кухню помогать Мэнди. К счастью, она была одна. Увидев меня, она бросилась к шкафчику с травами и мазями и вытащила оттуда горшочек бодрящего снадобья.
— Сядь, лапочка. Сейчас будешь как новенькая.
Ее зелья творили чудеса, а главное — за обедом мне удалось отомстить. Мэнди посыпала петрушкой тридцать порций филе трески, и Нэнси собиралась подать их гостям.
— Стой! — Я метнулась к шкафчику с травами. — Вот. — И посыпала одну порцию молотым страстоцветом. — Эту подай моей мачехе.
— Зачем?… — испугалась Нэнси.
— Не надо, — вмешалась Мэнди. — Ее сиятельство захрапит носом в тарелку прямо при гостях, а отвечать мне.
— А, только-то? Поделом ей. — Нэнси схватила тарелку и упорхнула.
— Умница, Нэнси! — улыбнулась ей вслед Мэнди и подмигнула мне.
Ужин был в самом разгаре, когда двум лакеям пришлось оттащить мамочку Ольгу в кровать. Но праздник продолжался: гвоздем вечера были танцы. Я все видела: Хетти потребовала, чтобы я следила за камином — пусть все увидят, какая я грязная, вся в золе и саже.
Поздно вечером, раздеваясь у себя в комнате, я задумалась о побеге. Мэнди соглашается колдовать только по мелочи, мне этого не хватит. А Чар уехал за тысячи миль — и вообще негоже ему знать о моих бедах.
Отец. Мне совсем не улыбалось обращаться к нему с просьбами, но больше никто мне не поможет. Придется ему написать.
Глава двадцать четвертая
В письме я решила сделать ставку на отцовскую гордость и описала именно тот эпизод, который оскорбит его сильнее всего, — как меня заставили топить камин при всех придворных.
Неужели им не совестно так со мной обращаться?! Ты же сам сказал им, что ко мне должны относиться с уважением! А они мной помыкают, и чем чернее и грязнее работа, тем лучше.
Отец, прошу тебя, возвращайся домой. Очень многие купцы ведут дела, не покидая Фрелла, почему ты не можешь? Пожалуйста, приезжай. Я без тебя пропадаю. Ты же знаешь, я бы не стала тебя беспокоить по пустякам. Приезжай как можно скорее. Я считаю дни до твоего возвращения.
Отправить письмо я попросила Мэнди. Может, оно догонит отца в дороге. Кучер почтовой кареты знал сэра Питера. Может, отец получит мое письмо даже раньше, чем Чар. Может, вернется через несколько дней.
А пока я его не увижу или не получу от него весточку, придется терпеть. Я старалась пореже попадаться на глаза мачехе и сестрицам, и чем дольше я работала судомойкой и чем грязнее становилась, тем меньше меня мучили мамочка Ольга и Хетти. Видимо, они считали, что мой неряшливый вид — убедительное доказательство глубины моего падения.
Однако спастись от Оливии было невозможно — только прятаться. Самым надежным убежищем служила библиотека. Просиживать там подолгу я не отваживалась, зато иногда урывала полчасика, чтобы почитать пыльные тома мамочки Ольги. Искать меня в библиотеке никому не приходило в голову, а прийти ради собственного удовольствия — тем более.
Сама не знаю, какого письма я ждала больше — от отца или от Чара. Я все время думала о Чаре и отчаянно скучала по разговорам с ним. Если в голову приходило что-нибудь смешное, я хотела проверить на нем, хорошая ли это шутка. Если что-то серьезное — спросить его мнения.