Заколдованная жизнь
Шрифт:
В продолжение шести и более лет Изверцовы почти никого не принимали. В первые два года женитьбы брата две из его трех сестер вышли замуж, а брат уехал служить в свой полк в дальнюю губернию. Оставались два старика – брат покойного да артист на цитре и меньшая сестра Изверцова, не ладившая с Минхен и проводившая почти все свое время в городе П., у замужней сестры.
К тому времени приехал в те страны некий обративший на себя внимание всей губернии иностранец. То был богатый, как говорили, венгерец, знаменитый путешественник и эксплуататор неведомых стран во всех частях света и проведший перед тем несколько лет в Средней Азии и на севере Сибири. Объездив всю губернию,
В один теплый, летний день, жители города П. или, правильнее, его аристократия под предводительством двух упомянутых дам сделали неожиданный набег на Озерки и к великому смущению Николая потребовали от него дозволения воспользоваться его «бальной залою» в пещере для пикника, который граф намеревался окончить веселым балом. В присутствии сестер и стольких хороших давно не виданных им друзей и знакомых Николай нашел невозможным отказать гостям в их просьбе. Все заметили, как он страшно побледнел при упоминании Пещеры Эхо, и как задрожали его крепко сжатые губы. Но знавшие печальную участь, постигшую старика Изверцова в Чертовой Глотке, очень деликатно воздержались от всякого замечания и только искренно пожалели о молодом человеке, так долго горюющем о любимом дяде.
Николай дал согласие и предоставил пещеру в полное распоряжение венгерского путешественника. Еще труднее оказалось уговорить его присутствовать на веселом празднике. Но граф успел и в этом. Казалось, будто с первой минуты таинственный мадьяр приобрел власть над Изверцовым. Глаза последнего не отрывались от высокой, статной фигуры магнетизера; и в первый раз за последние десять лет домашние увидали на постоянно суровом лице Николая нечто вроде улыбки при разговоре с иностранцем.
В назначенный день пещера, с ее бездонным озером, высеченными в стенах ложами и платформой для танцев, горела, залитая бесчисленными огнями. Сотни восковых свеч и факелов, разноцветных фонарей и ламп освещали мохом поросшие темные уголки, годами не видавшие не только дневного, но и искусственного света. Глубокие тени прогонялись из всех расщелин, а с ними улетали и стаи испуганных светом сов и летучих мышей. Сталактиты сияли на стенах тысячами радужных огней; а спящее эхо, внезапно разбуженное веселым смехом и разговорами, тщетно дрожало и выло, хохотало и стонало – его никто не пугался в такой шумной толпе и скоро перестали даже обращать на него внимание.
Шаман, которого венгерец никогда ни на минуту не выпускал из виду, сидел в состоянии обычного транса, недалеко от своего друга и патрона. Сидя на корточках в нише скалы, находящейся на полдороге между главным входом и бассейном, с его желто-лимонного цвета сморщенным лицом, узкими глазками, плоским носом и реденькой бородкой, шаман походил скорее на уродливого идола, нежели на человеческое существо. Около него толпились многие – мужчины и дамы, прося неустанно «погадать». Венгерец никогда не отказывал; просил тотчас же предложить шаману вопрос, мысленный или какой угодно, и всякий получал – по всеобщему уверению – «безошибочный» ответ.
Вдруг молодая дама, жена одного из крупных сановников, обратила внимание присутствующих, что старик Изверцов, пропавший так таинственно десять лет тому назад, исчез именно в этой самой пещере. Венгерец, видимо заинтересованный загадочным происшествием, пожелал узнать большие подробности. В толпе разыскали Николая и привели к амфитриону праздника. Он был владельцем пещеры и Озерков, племянником погибшей жертвы, и нашел невозможным отказать стольким гостям в их просьбе. Он повторил все подробности ужасного события дрожащим голосом с мертвенно-бледным лицом и не мог при конце рассказа удержать судорожного рыдания. Оно ему сжало горло, и несколько тяжелых жгучих слез скатилось из его лихорадочно блестящих глаз. Все были сильно тронуты. Дамы вытирали глаза батистовыми платочками, мужчины кашляли, чтобы скрыть волнение; и не было конца симпатичным замечаниям, искренним похвалам поведению любящего, благодарного племянника, так свято чтущего память дяди и благодетеля.
Вдруг среди скромно изъявляемой Николаем признательности за доброе мнение о нем голос его внезапно оборвался, глаза чуть не выскочили из широко раскрытых век, и с худоподавленным стоном он внезапно подался всем корпусом назад… Глаза целой толпы устремились с любопытством и беспокойством по направлению его безумно испуганного взора и не могли открыть ничего, что бы могло его так поразить. Ничего… Кроме маленького старообразного худенького личика, пугливо выглядывавшего из-за спины венгерца.
– Откуда ты мог явиться!.. Кто пустил тебя сюда?… Кто смел без моего позволения?… – бормотал Николай, с лицом бледнее смерти.
– Я уже лежал в постели, папа; он пришел ко мне, взял и… принес сюда на руках, – просто отвечал мальчик, показывая на шамана, возле которого он стоял на скале, тот же сидел с закрытыми глазами, мирно покачиваясь со стороны на сторону, словно часовой маятник. – Это очень странно, – заметил один из гостей. – Когда же это шаман его мог принести, когда он весь вечер не сходил со своего места!
– Мать Пресвятая Богородица!.. – воскликнула, осеняя себя крестным знамением, одна из городских старожилок, старая знакомая Изверцовых. – Да это вылитый покойник!.. Взгляните вы на это сходство, Иван Михайлович!..
И она нервно дергала за рукав фрака другого старого приятеля Изверцова.
– Ты лжешь, скверный мальчишка! – свирепо закричал отец. – Пошел сейчас домой спать, здесь тебе не место, слабому и больному, – добавил он, внезапно понижая голос.
– Не сердитесь, дорогой хозяин! – ласково вмешался венгерец, с загадочным выражением на смуглом лице и крепко обнимая ребенка рукою. – Не браните этого крошку; он не виноват и говорит одну правду. Малютка видел двойника моего шамана, всегда без своего футляра разгуливающего на свободе, и принял весьма натурально призрак за самого человека. Оставьте его немного с нами. Я ручаюсь, что это не повредит его здоровью… Услышав такое странное объяснение, гости испуганно переглянулись, а некоторые так даже тихонько перекрестились, сплюнув предварительно в сторону на такое наваждение дьявола.
– Кстати, – продолжал венгерец решительным тоном и обращаясь скорее вообще ко всем, нежели к комунибудь в особенности, – почему бы нам не воспользоваться моим шаманом и не постараться с его помощью распутать тайну этой драмы? Ну а этот сибиряк, – подозреваемый убийца, Иван, – что он все еще в остроге?… Как!.. Прошло десять лет, и он все еще упирается?… Очень странно. Но теперь мы скоро откроем всю истину… Господа! прошу вас всех собраться сюда и выслушать мое предложение… – И объяснив свой план, он пожелал узнать, одобряют ли гости его мысль.