Заколдованный спектакль
Шрифт:
– Сама-ара-а!
– страшным басом прокричал человек, явно намереваясь промчаться мимо всадников.
"Эге!
– подумал Ванюшка.
– Раз знает пароль, значит, белый". И, поставив коня поперек дороги, крикнул:
– Стой!
В ответ длинный выругался:
– Вот я тебя, мерзавец, посажу на гауптвахту, так ты научишься обращению!
Ванюшка взмахнул плетью и огрел его. Длинный шлепнулся в пыль, перевернулся и выругался еще крепче. Спешившиеся всадники схватили его за руки.
– Братцы!
– изумленно
– Генерал!
– Чего врешь!
– строго прикрикнул на него Ванюшка.
– Будут тебе генералы по ночам пешком бегать.
– А я говорю, генерал!
– не унимался Безродный.
– Я, брат, ночью лучше кошки вижу. Вот они, аполеты. И лается, как генерал.
Ванюшка вытащил из голенища электрический фонарик и посветил им. В туманно-голубоватом снопе света заискрился пышный генеральский эполет.
– Что за черт!
– сказал Ванюшка.
– И впрямь генерал. Чего ж он шпарит по степи?
– Самосшедший, - предположил кто-то.
– Канальи!.. Ракалии!.. Я вас, курицыных детей!
– опять закричал длинный.
– Отвечайте немедленно: какой части?
– Да, - сказал задумчиво Ванюшка, - ругается он соответственно... Только голос, товарищи, больно знакомый. Где я слышал этот голос?
– На голос нашего Трубы походит, только позлее будет, - заметил Безродный. "Генерал" ахнул:
– Да кто ж вы такие? Ванюшка, неужто это ты?
– Я, - сказал Ванюшка.
– А это ты, Труба?
– Ох, я!.. А то кто ж! Ну, а вы чего ж такие? Вроде казаков стали. Или к белым перекинулись?
– А ты чего такой? Или до генерала у них дослужился?
– Ой, да я ж прямо со сцены... Недоразумение быстро выяснилось.
– Братцы, голубчики!
– заторопил Труба, чуть не плача.
– Скачите к командиру, спасайте Артемку с Костей! В подвал их сволокли. А живы, нет ли не знаю
– В подвал? А где он, этот подвал?
– глухо спросил Ванюшка.
– Да там же, под самым ихним штабом. Ванюшка озорно вскинул голову:
– А что, братцы, нагрянем на этот подвал? Форма у нас подходящая, пароль знаем...
И, наверно, помчались бы молодые партизаны к нам на выручку, не спросясь командира, помчались бы и загубили бы все дело, весь план и сотню наших людей, если б не вмешался самый старший из них, фронтовик германской войны Петр Кучеренко:
– Это как же так? Нам поручили дорогу для главных сил прочистить без выстрела, а ты хочешь всю вражью силу на ноги поставить?
Ванюшка поскреб в затылке:
– Ну, так сажай же "генерала" к себе за спину и скачи к командиру.
– Он тронул поводья, но тут же повернул коня назад и, наклонившись к Трубе, смущенно сказал: - Я того... извиняюсь. В другой раз, если случай выдастся, огреешь меня.
ЧЕРНЫЙ ВЕЛИКАН
Нас освободили, когда в городе еще шел бой. Первыми в подвал ворвались Ванюшка, Труба и Таня.
Когда Ванюшка осветил нас своим фонариком и Труба увидел Артемку в страшных кровоподтеках, он схватил его руки, уткнул в них свое лицо и громко, надрывно зарыдал. Артемка, стиснув зубы, поднялся на колени, но силы оставили его, и, уронив голову на грудь, он медленно стал валиться на землю.
И тут я понял, что, поддерживая все время со мной в темноте разговор, он делал это сверх сил, ради меня, чтобы не дать мне упасть духом.
Над Артемкой склонилась Таня, а мы трое, полные ярости, бросились наверх. Я оторвал от пояса Ванюшки гранату и сунул ее к себе в карман.
Наверху нас ждал тот самый казак, которого полковник ударил по лицу.
– Товарищи, - сказал он хрипло, - я с вами...
Казарма еще пылала, освещая все вокруг трепещущим багровым светом.
Мы хотели бежать в проулок, откуда доносились выстрелы и крики, но в это время из окна белогвардейского штаба выпрыгнул какой-то человек, одетый в серый пиджак и полосатые штаны. Он оглянулся, втянул голову в плечи и побежал вдоль забора.
– Потяжкин!
– крикнул я, узнав в штатском человеке по его сутулой спине и несгибающимся ногам Артемкиного мучителя.
– Он самый!
– подтвердил казак.
– Где?
– гневно обернулся Ванюшка.
– Вон, вон... к калитке подбегает! Пришпорив коня, Ванюшка в одну минуту оказался рядом с офицером-палачом:
– А, так ты мужиков сечь!.. Вот тебе за марьевских! Вот тебе за тузловских! Вот тебе за каменских!..
Плетка то взлетала вверх, то со свистом падала на сутулую спину.
– За Артемку! За Артемку дай ему!
– яростно прогрохотал Труба.
– За Артемку!
– тотчас же подхватил Ванюшка.
– За Артемку!.. За Артемку!..
Потяжкин бежал что было духу и так выкидывал своими вдруг обретшими сгибаемость ногами, будто старался достать себя пятками пониже спины.
Мы едва поспевали за Ванюшкой.
Так мы обогнули казарму и оказались на базарной площади. Но то, что мы там увидели, заставило нас на мгновение застыть на месте. Около квасной будки метался огромный, с черным лицом человек и, размахивая дубиной, похожей на вывернутый из земли фонарный столб, отбивался от пятерых белогвардейцев. Те бросались на пего с обнаженными шашками, стреляли, но великан удары парировал дубиной, а от пуль, как щитом, прикрывал грудь какой-то железной круглой крышкой,
Вдруг он прыгнул вперед, повернулся, поднял над головой будку и с ревом швырнул ее в белых.
И тут, будто в ответ на этот рев, рядом со мной раздался другой рев, еще более яростный и оглушительный. Это ревел Труба, выворачивая из мостовой булыжник.
Ванюшка бросил Потяжкина, пронзительно, по-разбойничьи свистнул и погнал коня на белогвардейцев.
– Джим!.. Джим!.. Держись, держись!
– неистово кричал я, несясь вслед за Ванюшкой с гранатой в руке.
Двое белогвардейцев убежали, один свалился под дубиной великана, другой под шашкой Ванюшки, третьего сшиб казак.