Заколдованный замок (сборник)
Шрифт:
Ладья приближается к окруженному утесами входу в канал, и теперь его уже видно гораздо яснее. Справа поднимается цепь высоких холмов, покрытых густыми лесами. Внимание гостя снова привлекает восхитительная чистота на границе суши и воды. Здесь нет и следа обычного речного мусора. Пейзаж слева не так суров, и его искусственное происхождение более заметно. Берег здесь пологий и образует обширный газон, трава на котором похожа на бархат, а ее цвет можно сравнить разве что с изумрудом чистейшей воды. Ширина газона колеблется от десяти до трехсот ярдов; кое-где он доходит до подножия стены высотой в пятьдесят футов, которая тянется, бесконечно извиваясь, но в целом следует направлению канала, пока не начинает удаляться на запад и исчезает из вида. Стена эта вырублена из скального монолита, прежде занимавшего весь южный берег реки, однако никаких следов этой титанической работы невозможно заметить даже вблизи. Обработанный камень выглядит так, словно столетиями подвергался воздействию солнца и ветров, и густо порос плющом, коралловой жимолостью, шиповником и ломоносом. Высоту стены подчеркивают разбросанные там и сям гигантские деревья, растущие поодиночке или маленькими группами в непосредственной близости к ней. А кое-где они подступают вплотную к берегу и погружают в реку свои свисающие ветви. Что находится дальше — мешает видеть непроницаемая завеса листвы.
Все это открывается гостю по мере медленного продвижения челна к тому, что я назвал бы «вратами перспективы». Вблизи, однако, он замечает, что слева располагается еще один выход из бухты; туда же поворачивает и гранитная стена, по-прежнему «сопровождающая» поток. Увидеть, что находится в этом новом русле непросто — поток вместе со стеной образует плавный изгиб влево и исчезает среди листвы.
Тем не менее челнок все тем же волшебным образом проскальзывает в извилистый канал. Берег, противоположный стене, покрыт высокими холмами с буйной и дикой растительностью, но поле зрения гостя по-прежнему ограничено, и того, что находится в отдалении, гостю различить не удается.
Все так же ровно, хоть и с несколько большей скоростью продвигаясь вперед, путник после многих поворотов видит, что дорогу ему преграждают гигантские врата из полированного золота, покрытые сложной резьбой и чеканкой. Их створки отражают почти горизонтальные лучи быстро заходящего солнца, отчего кажется, что все окрестные заросли охвачены языками пламени. Врата эти врезаны в высокую стену, которая с первого взгляда кажется перегораживающей реку. Однако уже через несколько мгновений становится ясно, что главное русло, описав широкую и плавную дугу, уходит влево, а от него ответвляется глубокий рукав, который с легким плеском ныряет под золотые врата и скрывается из глаз.
Челнок входит в рукав и неторопливо приближается к вратам. Тяжкие створки медленно распахиваются, издавая мелодичный звук. Суденышко проскальзывает между ними и начинает стремительный спуск к просторной долине, своего рода амфитеатру, опоясанному лиловыми горами, подножье которых омывает серебристая река.
И тогда перед пораженным взором путника возникает Арнгеймский Эдем. Там звучат чарующие мелодии; там повсюду струятся странные, дурманящие, сладкие ароматы; там, словно в сновидении, сплетаются экзотические растения. В пышных кустарниках щебечут стаи золотых и пунцовых птиц, небольшие озерца окаймлены цветущими лилиями и лотосами, а луга покрыты фиалками, тюльпанами, маками, гиацинтами и туберозами. А вдали, за прихотливыми извивами серебристых ручейков, возвышается некое наполовину готическое, наполовину мавританское нагромождение зданий, волшебно парит в воздухе, мерцает и блестит в багровых закатных лучах сотней террас, минаретов и шпилей и кажется призрачным творением сильфид, фей, джиннов и гномов…
Перевод К. Бальмонта
Коттедж Лэндора
Во время одного из моих пеших странствий по приречным графствам штата Нью-Йорк я однажды сбился с дороги, а солнце уже склонялось к закату. Местность была на редкость изрезанная и холмистая. Стараясь держаться долин, я столько кружил и петлял за последний час, что уже не знал, в какой стороне находится прелестная деревушка Б., где я собирался заночевать. Несмотря на то что солнце в течение дня едва проглядывало сквозь редкую облачность, в воздухе висела тягостная духота. Какая-то дымка, похожая на туманы индейского лета [95] , окутывала все вокруг, еще больше усиливая мою неуверенность.
95
Период по-летнему теплой и сухой погоды в преддверии осени в США, наступающий после длительного похолодания. То же, что наше бабье лето.
Не то чтобы меня это тревожило. Если бы я до заката или даже до наступления ночи не отыскал деревню, я мог набрести на какую-нибудь голландскую ферму или что-нибудь в этом роде, хотя, честно говоря, эта местность, в силу того что она была не столь плодородной, сколько живописной, была весьма редко населена. Во всяком случае ночь на открытом воздухе, с ранцем вместо подушки и моим псом в качестве часового, ничуть меня не смущала.
Итак, я шел, не спеша и не волнуясь, и попутно размышлял, не ведут ли к жилью попадавшиеся мне по обе стороны тропы прогалины. В конце концов одна из них показалась мне очень похожей на проезжую дорогу. Ошибиться было невозможно. Отчетливо виднелись следы колес; и хотя высокие кусты и разросшийся подлесок смыкались у меня над головой, они не помешали бы проезду даже виргинского горного фургона — самого высокого экипажа из всех, какие я знаю. Дорога эта, не считая того, что она шла по лесу, если можно назвать лесом обширную площадь, заросшую частым и тонким молодняком, и следов колес, ни в чем не походила ни на одну из тех дорог, которые мне доводилось видеть прежде. Следы, о которых я говорю, едва заметно отпечатывались на упругой и слегка влажной поверхности удивительной травы, больше всего напоминавшей изумрудно-зеленый генуэзский бархат. Такую траву — короткую, густую, ровную и сочную — редко можно увидеть за пределами Англии. Ничто не препятствовало ходу колес, нигде ни единой щепки или сухой ветки. Камни, некогда лежавшие на дороге, были тщательно убраны, а не отброшены, и теперь лежали на обочине, образуя живописные группы. Между камнями пышно разрослись дикие цветы.
Что все это означает, я, конечно, не знал. Несомненно, здесь присутствовало искусство. Это меня не удивило: все дороги, в прямом смысле слова, суть произведения искусства. Не могу сказать, что здесь чувствовался избыток искусства; все, что было сделано, могло быть сделано именно здесь с использованием наличных «природных возможностей», как выражаются в книгах о декоративном садоводстве, и с очень малыми затратами труда и средств. Нет, не обилие, а качество этого искусства заставило меня усесться на окруженный цветами камень и в течение целого получаса растерянно и восторженно любоваться волшебной тропой. И чем дольше я смотрел, тем яснее становилось одно: этой работой руководил мастер, наделенный тонким и острым чувством формы. Здесь была в высшей степени соблюдена золотая середина между аккуратностью и грациозностью, с одной стороны, и pittoresco [96] в истинном значении этого итальянского термина — с другой. Прямых линий было немного, а длинные и непрерывные вовсе отсутствовали. Одни и те же пространственные и цветовые эффекты, с какой бы точки ни смотреть, повторялись не более чем дважды. Гармонично сочетались единство и разнообразие. Это был образец «композиции», в которую даже самый придирчивый и искушенный критический вкус не смог бы внести ни малейших улучшений.
96
Живописностью (итал.).
Ступив на эту дорогу, я свернул с прежней тропы направо и продолжал идти дальше в том же направлении. Дорога так извивалась, что ни на миг я не видел впереди себя больше чем на два или три шага, хотя сам характер пути ни в чем существенном не менялся.
Затем мой слух уловил негромкий рокот воды, и спустя несколько мгновений, сделав еще более крутой поворот, я увидел, что впереди, прямо передо мной, у подножия пологого спуска высится какое-то здание. Я не мог разглядеть его отчетливо из-за тумана, окутывавшего уютную долину внизу. Однако перед самым закатом солнца подул легкий ветерок, и, пока я стоял на верху склона, туман мало-помалу разорвался клочьями и пополз по низине.
Когда долина целиком открылась мне — постепенно, по частям: тут покажется дерево, там блеснет водная гладь, а там вдруг станет видна труба на крыше дома, мне померещилось, будто передо мной одна из тех хитроумных иллюзий, которые иногда демонстрируют под названием «туманных картин».
Одновременно с тем, как туман окончательно рассеялся, солнце завершило свой путь, спрятавшись за небольшие холмы на противоположной стороне долины, а потом, как бы слегка передвинувшись к югу, снова показалось в расселине между холмами на западе в виде дымного шара, блистающего темным багрянцем. И в этот миг, внезапно, как по мановению руки волшебника, вся долина со всем, что в ней находилось, стала отчетливо видна.
Первый же взгляд, который я бросил на возникшую передо мной картину, произвел на меня невероятно сильное впечатление. Волнение, которое я испытал при этом, походило на то чувство, которое я испытывал еще ребенком, оказавшись свидетелем финала какого-нибудь хорошо поставленного театрального зрелища или мелодрамы. Даже фантастические световые эффекты были налицо: свет солнца вливался в долину, переливаясь оттенками оранжевого и лилового; а изумрудная трава отбрасывала блики на все предметы, отражаясь от туманной завесы, все еще висевшей над головой и как бы с неохотой покидавшей столь чарующе прекрасное место.