Закон меча. Трилогия
Шрифт:
Покачиваясь на мелкой волне, кнорр выполз в Эстмере, и на скрип уключин наложились пронзительные крики чаек. «Последний рывок…» – вспомнил Олег и широко, от души улыбнулся.
Глава 16
1
Едва слышно плескала Вытегра, качая развалистую багилу с высоко поднятой кормой. Река смутно проглядывала в серых предрассветных потемках, застланная туманом, а лес по обоим берегам стоял недвижим. Тишина была такая, что упади лист на воду – и эхо загуляет, замечется шуршащими отголосками.
Матрос-халасси, шлепая по палубе босыми ногами, прошел на квадратную корму, где спал Абу-Зайд Халид ас-Самарканди, и осторожно потряс его за плечо.
– Молитва лучше сна! – сказал он, не решаясь говорить в полный голос. – Молитва лучше сна! Нахуза, э-эй…
Халид со стоном пробудился и развернул свое одеяло, с укором глядя на мучителя.
– Встаю, Саид, встаю, – вздохнул он. – Вели бхандари,[64] чтобы готовил кахву[65] и хлеб!
– Все исполню, нахуза! – поклонился Саид и ушел будить бхандари.
Сонная команда сбредалась, шаркая остроносыми кавушами,[66] стелила на палубу молитвенные коврики и опускалась на колени – наступал священный час вознесения утренней молитвы. На соседнем заве с громким названием «Ханаш аль-бахр»[67] пробудились ото сна чуть раньше, и в тихое небо над Вытегрой взошло моление:
– Ла илаха илля ллаху уа Мухаммадун расулу-л-лахи!..
Халид омыл лицо чистой холодной водой северной реки и согнулся в глубоком поклоне.
– Ла илаха илля ллаху уа Мухаммадун расулу-л-лахи! Аллаху акбар!
Низкие поклоны без помощи рук служили неплохой утренней зарядкой и согревали тело, пока мистический жар накалял дух. Бхандари Юсуф тоже умудрялся сотворить молитву, не выпуская из рук бронзовую ступку, в которой толок зерна «мокко». Тонкий аромат кахвы подавлялся сильным запахом пекущихся лепешек, и Халид, жадно втягивая носом волнующие духмяности, понял, что изрядно проголодался. Тандиль[68] первым свернул свой коврик и повел матросов за собой. Для халасси всегда есть дело – откачивать воду из трюмов, плести канаты, латать паруса.
Просветленный, Халид прошел на корму и устроился на ширазском ковре, сложенном вчетверо. Бхандари три раза вскипятил кахву, добавил в напиток несколько зерен кардамона. Налил в чашечку нахузы. Халид отпил, зажмурил глаза, сделал глоток и только теперь проснулся.
– Налей еще, Юсуф, – попросил он толстого бхандари.
Юсуф с готовностью налил. Съев половину лепешки и запив ее кахвой, Халид ожил. Начинался новый день.
– Холодно у них тут по утрам! – поежился сарханг[69] Хасан.
– Разве это холод? – усмехнулся Халид. – Однажды мне пришлось тут зазимовать, вот тогда я узнал, что есть холод! Вода в реках замерзла и стала твердой и прозрачной, как стекло, все вокруг покрыл снег…
– Снег? – недопонял Хасан.
– Снег – это замерзший дождь. Каждая дождинка, когда мороз, превращается в снежинку, в маленькую такую льдинку, похожую на шестиугольную звездочку, которой хватит места на острие ножа. И этих снежинок наваливает по колено, они лежат, как песчинки в барханах, а когда поднимается сильный ветер, их кружит и метет, как в пыльную бурю. Снег мягче песка, русские дети лепят из него шарики и кидают друг в друга. Или ваяют больших идолов, зовомых снеговиками… Я гостил тогда у Ас-Хальди, тутошнего амира.[70] О, Аллах, как же я мерз тогда! Мое лицо твердело на холоде, изо рта шел пар и оседал на бороде инеем… Иней, он похож на плесень, но тоже из замерзшей воды…
Сарханг заслушался. Халид надел запашной бухарский халат из синей парчи, а поверх натянул белый полотняный яктак без подклада и рукавов. Приблизился тандиль, поклонился и доложил о готовности к отплытию. Вот уже почти две недели он докладывает, что корабль готов. У Халида испортилось настроение. Он отошел к резным перилам, ограждавшим квадратную корму, облокотился, сгорбил спину. Задумался.
Шестой год подряд поднимается он по водам и волокам Великого Волжского пути, и непонятно ведь, что зовет его в эту долгую и опасную дорогу! Нажива? Кто спорит, можно озолотиться на русских мехах. Здесь шкурку горностая покупаешь за пару дирхемов, а в Индии продаешь за двести пятьдесят полновесных динаров. Но разве он был беден? Где его только не носило… Он водил корабли в Синийю,[71] за шелком и фарфором, на Яве закупал сандал и камфору, на Цейлоне – топазы, сапфиры, изумруды, панцири черепах, мускус и корицу, на Сокотре – ладан и алоэ. Он побывал во всех портах Савахиля, от Момбасы до Занзибара, набивая трюмы шкурами леопардов, слоновой костью и выносливыми черными рабами-зинджами. И разве дом его в Багдаде не был полной чашей? Но стоило один раз побывать в северных лесах, испробовать ледяной воды родников, бьющих здесь чуть ли не под каждым деревом, и нахуза прямо влюбился в эти края, где ночи светлы, а лето походит на южную зиму.
– Я бы не смог прожить здесь целый год! – признался Хасан. – Русы – народ грубый, угрюмый и злобный, а вокруг все такое одинаковое. Столько деревьев и воды!
– Ты неправ, – улыбнулся Халид. – Да, русы суровы и холодны, они – отражение края, в котором живут. Их прямота и честность кажутся тебе грубостью… Мы, пропеченные южным солнцем, улыбаемся чаще, но что в наших улыбках? Лесть, коварство, хитрость, притворство… А русы простодушны, наивны даже, они открыты и дружелюбны и очень гостеприимны. Наверное, это потому, что мало их на просторах севера, вот и тянутся люди друг к другу. А уж если ты стал их товарищем, тогда они готовы поделиться с тобой всем, что имеют, поскольку щедры от природы. Они будут сражаться за тебя и никогда не бросят в беде одного, потому что нет для них более страшного позора, чем трусость. Но не дай тебе Аллах предать их дружбу и нарушить священные законы побратимства. Тогда пощады не жди! Русы могут быть чрезвычайно жестоки и беспощадны, они бойцы по рождению, и никто на свете не сравнится с ними по силе, бесстрашию и умению воевать.
– И все-таки свеи одолели русов! – ввернул Хасан. – И мы одиннадцатый день стоим на этой реке, не решаясь нос высунуть в озеро Онего.
– Двенадцатый день… – вздохнул Халид. – А насчет победы свеев ты заблуждаешься. Сколько их пришло, помнишь? Шесть тысяч. А осталось меньше четырех! И это притом, что воинов в дружине русского амира ал умаро Халеба было пять сотен всего. Русы просто отступили, а когда они перейдут в наступление, воды Мутной реки окрасятся кровью, и это будет свейская кровь.
Солнце взошло над лесом, его горячие лучи сдернули покрывало с Вытегры, возвращая водам блеск и сверкание. В крепости на берегу задымили костры, на стенах сменилась стража. Хасан оглядел длинную полосу причалов. Вся пристань была занята – десятки судов стояли к ней вплотную, уткнувшись кто носом, кто кормой. Кое-где среди арабских судов затесались крутобокие булгарские кумвары и хазарские струги. Купцы из Ширвана и Хорезма, Абескуна и Бухары, Итиля и Дербента толпились на пристани, шушукаясь или громко причитая, призывая в свидетели Аллаха и Яхве, Ахура-Мазду и Будду. Терпение кончалось у всех торгашей.