Закон моря
Шрифт:
Ребята не спускали с него глаз.
Военком немного помолчал, куря папиросу, потом неожиданно сказал:
— На фронт, значит, хотите. Ну-ну, это хорошо...
Федька, обмер: «Ух, до чего же здорово сказал военком!» В эту минуту он был для него самым справедливым человеком на свете.
— Ну вот что, друзья мои, — произнёс военком. — На фронт я вас возьму. Обязательно возьму! Но скажите мне честно, что вы умеете делать? Ведь там не только «ура!» надо кричать — вот в чём вопрос. Фронт — это труд. Тяжёлый, изнурительный, опасный труд! Вот ты, например... — Он неожиданно взял Федькину
— Что ты будешь делать на фронте? Оружие знаешь, стрелять метко умеешь?
Федька стушевался:
— Я? Мне уже пятнадцатый. — Он, конечно, год тут же прибавил. — Азбуку Морзе учил в школе, в радиокружок ходил. А вообще я бы в десант...
— Радиокружок — это хорошо. А с парашютом прыгал? Машину водить, военную карту читать, ориентироваться на местности умеешь? Может, ты немецким языком в совершенстве владеешь, а? Вот если бы ты всё это умел и знал, — неожиданно заключил военком с едва уловимой хитринкой, — хоть завтра отправил бы тебя на задание... И на возраст не поглядел бы... А ты чего притих? — обратился военком к Витьке.
Витька не отвечал: волновался.
— У него отец недавно погиб, — ответил Федька за приятеля. — На Чёрном море. Командир торпедного катера капитан-лейтенант Шестаков. Атака была на фрицевский миноносец...
— Вот видите, — печально сказал военком, полуобняв Витьку. — А уж отец у него наверняка был отважным, сильным и умелым человеком. Моряк! Верно я говорю?
— Верно, — подтвердил Федька. — Вот и нам бы с Витькой в моряки.
Военком сунул окурок под подметку, тщательно затер.
— Ну, теперь по домам, вот-вот тревога начнётся. А насчёт фронта давайте так. Ребята вы смышленые, смелые, вижу. Учитесь тому, о чём я говорил. А стукнет по семнадцать — заходите.
— Тогда и война кончится, — с огорчением сказал Витька. — Ведь дрались же мальчишки в гражданскую...
— Время другое было, совсем другое. Я и сам дрался, хлопчики. Как твой отец, тоже моряком был...
Ребята с удивлением посмотрели на него. Военком поднялся, потер ладонями лицо.
— Две ночи не спал... Ну, пошли...
Они проводили его до угла. Прощаясь, он остановился и сказал:
— Обиделись на меня?.. Напрасно. А знаете, что теперь надо делать, чтобы помочь фронту? В оба надо глядеть...
— Как это? — ребята подвинулись к нему.
— Всякое сейчас бывает — время военное: и шпионы, и вредители, и паникёры... Понимаете? Бывает, сигналы самолётам подают из темноты фонарём: мол, бомби сюда. А рядом военный завод... Случается, вредные слухи распускают, диверсии делают... Вот вам и боевое задание... Ну, а теперь идите. — Военком скользнул руками по ребячьим плечам и скрылся в темноте.
Был одиннадцатый час ночи. Далеко за городом, ещё на самых подступах к нему, вспыхнули отблески орудийных залпов, заметались в чёрном сентябрьском небе нервные щупальца прожекторов.
Фашистские самолёты снова шли бомбить Москву.
Ребята знали: на Красной площади был военный парад и бойцы прямо с этого парада шли на фронт. В это верилось, потому что фронт был совсем рядом. Не верилось в другое: неужели фашисты могут взять Москву? А слухи такие ходили, и от них становилось не по себе.
Девятого ноября с самого утра повалил снег. Он падал густо, крупными хлопьями ложился на рано промерзшую землю. И этот бесшумно падающий снег, и целых три дня без бомбежек, удивительно непривычных тихих три дня, как бы настраивали на иной, мирный лад. Волей-неволей думалось, что немцы, возможно, никогда уж и не прилетят, больше не будет налетов и тревог и в Москве наступят спокойные ночи, какие были до войны.
Ребята полазили по подбитым танкам возле гаража, куда их пригоняли прямо с передовой на ремонт, потом забрались на крышу. Отсюда хорошо был виден их дом с покатой, шалашом, крышей.
Снег почти перестал идти, но всё было бело кругом — и танки, и огромные баки нефтебазы, что находилась за забором, сверху казались выкрашенными белилами. Был лёгкий морозец. Небо, очищаясь, раздвигалось вширь, и недалёкая церквушка голубела на светлом фоне, аккуратная и лёгкая, будто парила в воздухе. Вдруг из-за этой самой церквушки вынырнул самолёт. Вырастая на глазах, ревя моторами, он бешено мчался прямо на нефтебазу. Федька увидел маленькую черную точку, отделившуюся от его брюха. Потом другую. С ревом самолёт пронёсся над крышей. Что-то ухнуло рядом, рвануло, загрохотало. Затем ещё раз, другой, третий, но уже глуше, отдалённей. Федьку швырнуло упругой волной, прижало к чердачному лазу.
Витька бросился к нему.
— Цел? Федька, ты цел?! Со звёздами, собака! Я видел, со звёздами летел.
— Прямо днём! — возбуждённо говорил Федька. — Чего же зенитки молчат? И я заметил, точно, со звёздами. Подрисовали, сволочи! Хорошо, в баки не попал. — Голос у него слегка дрожал. — Было бы дело. Смотри, вон воронка, совсем рядом. Бомба, наверно, маленькая, а то бы всей нефтебазе капут.
Из ближнего к забору бака била тугая струя тёмной жидкости.
— Осколком прошило. Надо заткнуть!
Напор был сильный, струя вылетала на несколько метров, и они вдвоём с трудом вогнали в отверстие чоп, сделанный из палки и валявшейся неподалёку ветоши. Федька, оглянувшись, вдруг ахнул:
— Наш дом!
Замерев на мгновение, кинулись во двор. Разваленная крыша с торчащими досками, похожими на переломанные ребра, плясала перед глазами. Больше в эту минуту для них ничего не существовало.
Прямо напротив Федькиного подъезда валялась перевёрнутая телега. Тут же лежал и Лентяй, невыпряженный, неподвижный. Громадный, тяжёлый конь лежал на боку, поджав передние ноги, изо рта его, как из брандспойта, хлестала кровь. Возчик Семен Иванович неподвижно распластался рядом лицом вниз, в левой руке сжимая обрывок вожжей. Телогрейка у него на спине была в клочья посечена осколками.